Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра - стр. 103

– Эй, малый! – окликнул меня грубый мужской голос. Я не обернулся. – Слышь, малый!

Я, не оглядываясь, отошел подальше в траву. И встал, глядя в землю под ногами.

Телега медленно дотащилась до меня. И голос взревел вдвое громче прежнего:

– Малый! Малый!!!

Я поднял голову и увидел старика с обветренным лицом, который щурился против солнца. Ему могло быть лет сорок, а могло быть и семьдесят. Рядом с ним на телеге сидел широкоплечий молодой человек с простецким лицом. Видимо, отец с сыном.

– Малый, ты чё, оглох, что ли?

Я покачал головой.

– Так ты немой?

Я снова покачал головой:

– Нет.

Разговаривать с людьми было странно. И голос звучал незнакомо, хрипло, будто заржавел от долгого молчания.

Он сощурился, глядя на меня:

– В город небось?

Я кивнул. Мне не хотелось снова говорить.

– Ну так полезай! – он кивнул на задок телеги. – Сэм, чай, не надорвется, если довезет такого заморыша.

Он похлопал по крупу своего мула.

Было проще согласиться, чем убежать прочь. К тому же стертые ноги щипало от пота. Я подошел к телеге сзади и забрался в нее, затащив с собой свою лютню. Телега была на три четверти завалена большими мешками. Несколько круглых шишковатых тыкв вывалилось из открытого мешка и теперь беспорядочно катались по полу.

Старик тряхнул вожжами:

– Н-но!

Мул нехотя тронулся дальше. Я подобрал раскатившиеся тыквы и запихал их обратно в мешок. Старый крестьянин улыбнулся мне через плечо.

– Спасибо, малый! Меня звать Сет, а это Джейк. Ты бы присел лучше, а то тряханет – и вывалишься.

Я сел на один из мешков, отчего-то напрягшись, не зная, чего ждать.

Старик отдал вожжи сыну и достал из лежащего между ними мешка большой коричневый каравай. Небрежно отломал здоровую краюху, ляпнул сверху масла и протянул мне.

От этой ненавязчивой доброты у меня защемило в груди. Я уже полгода не ел хлеба. Хлеб был мягкий и теплый, масло вкусное. Кусочек я приберег на потом, спрятав его в свой мешок.

С четверть часа миновало в молчании, а потом старик полуобернулся ко мне.

– А ты что, малый, играть, что ль, умеешь? – он указал на футляр с лютней.

Я покрепче прижал ее к себе:

– Она сломанная!

– А-а! – разочарованно протянул он. Я думал, он велит мне слезать, но он вместо этого улыбнулся и кивнул на мужчину рядом с ним. – Ну ладно, тогда уж мы тебя сами позабавим!

И затянул «Лудильщик да дубильщик», застольную, что старше самого Господа Бога. Секунду спустя его сын подхватил песню, и их грубые голоса слились в простой гармонии, от которой внутри у меня что-то заныло – я вспомнил иные повозки, другие песни, полузабытый дом.