Хроника его развода (сборник) - стр. 15

Работники улыбаются, и снова рукопожатия.

Ощущаю себя звездой.

С ними можно иметь дело, думаю я. Это не редакции старых литературных журналов в Москве, сидящие в мрачных помещениях, где на каждого притащившего рукопись смотрят как на террориста с бомбой. Где старики бородатые в помятых штанах, писатели, снуют тудою и сюдою, выклянчивая гонорары. Здесь – свет и перспектива.

А ещё я обратил внимание, что в одной из комнат сидели люди и пили что-то из рюмок.

Этот стаканчик для зубных щёток. Этот – для Ниночки, она полощет рот из него. Полотенца для лица. Синее твоё, зелёное мое, жёлтое – Нинино. Бутылки с водой стоят под раковиной, пустые выносятся на балкон…

У Леры всё по пунктикам. Для неё непривычно, когда я что-то забываю, что-то делаю не так.

– Ты зачем свой бритвенный станок в Нинин стаканчик поставил?

– Извини, – говорю, – больше такого не повторится.

И повторяю это дня через два.

– Неужели трудно запомнить? Станок нужно ложить вот на эту полочку!

Не «ложить», а «класть», хочу сказать я. Но – не говорю, чувствую за собой неправоту потому что. Я не помню, с каких это пор у меня. Видимо, постоянно. Со всеми девушками, с которыми был в отношениях, у меня комплекс вины. Всегда так было. Если происходит что-то, я виноват.

Стыдобища. Очень стыдно мне за эту свою рассеянность.

Стаканчики, грёбаные стаканчики. Нет-нет да водружу я туда свой станок. Анализирую, пытаюсь понять почему? Доходит. У меня же в Жуковском, в ванной, тоже стаканчики. И я в течение семи лет опускаю в них свои бритвенные станки.

– Это инстинкт, Лера, привычка, понимаешь?

– Не понимаю.

М-да. Жизнь прожить – не поле перейти.

Трахнемся – забудем.

Кстати, про «трахнемся».

С Лерой мы сливаемся в одно в этом процессе. Переплетение и слияние. Слияние и поглощение. Она поглощает меня, не остаётся и следа от былого сверхведомственного моего лоска. Это её покорение Москвы, только покорение точечное. Она нагибает Контору. Будто даёт понять мне: забудь, забудь, ты давно не сверху, там уже я. И эта поза – моя любимая.

…Но! Как только я кладу не туда бритвенный станок, на меня вновь выливаются потоки критики, и я скатываюсь в свой андеграунд:

– Ты рассеянный! Ты в космосе! Сколько можно? Сколько я говорила…

Чувствую себя на азиатской половине Евразийского континента полным идиотом.

И чем больше я живу, тем больше ничего не понимаю. Что за дела, мать их фашистскую?

Меня обещают взять в организационный отдел старшим инспектором. Работа с бумажками. Никаких командировок. От этого невесело.

– Не так быстро всё делается, – объясняет мне Елена Юрьевна Шац, начальник отдела кадров. – Вы ведь устраиваетесь в серьёзную организацию.