Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423» - стр. 7

Деревня, в которой я родился, никогда не знала крепостного права и не кормила помещика. Вот поэтому, в период моего раннего детства там и был председателем один из таких рабочих-тридцатитысячников. Фамилии его я не знаю. Позже председателем стал не местный житель, а назначенец района по фамилии Муратов. Самого его я никогда не видел, а с его сыном Анатолием Муратовым, очень прилежным, послушным и болезненным юношей я закончил в одном классе десятилетку. Никто Муратова в школе не обижал, но и особой дружбы с ним не водили, не потому, что он был сыном председателя, а в силу его собственной болезненности и отчужденности. Дочь председателя, если не ошибаюсь, Нина Муратова, тоже училась со мной в одном классе до восьмого класса. Она рано созрела как девушка, была очень красива, а ее щеки пылали здоровым румянцем. Я был какое-то время тайно в нее влюблен, но никогда не выказывал своих чувств. Потому, что сам себе казался по сравнению с ней «недоразвитым» подростком, на которого такая красивая и рано созревшая девушка не может обращать никакого внимания. Куда ее отец перевел после семилетки, я не знаю. Юность забывчива, и новые впечатления скоро вытеснили Нину Муратову из моей юношеской памяти. Хотя «тридцатитысячники»-председатели предшествовали моему появлению на свет, но я их помню. Потому, что их «геройство» воспевалось в стихах и в художественной прозе, а также их судьбе были посвящены лучшие фильмы о деревенской жизни. Совершенно очевидно, что если бы не было жестокого партийного контроля, за командными кадрами колхозной деревни и принципа номенклатурного назначения не по деловым качествам, а по партийным качествам готовности исполнения самых безумных и абсурдных указаний центральной власти, то уже через пять-шесть лет колхозная деревня самостоятельно перевернула бы духовный треугольник системы управления, вершиной вверх и вернулась бы к традиционным принципам земского самоуправления.

Трудолюбивый и независимый сельский труженик, которого называли «частнособственником», всегда был головной болью либеральных партийных функционеров и вызывал своим трудолюбием и независимостью их ненависть, доходящую до страха и истерики. Этими чувствами и продиктованы многие решения по сельскому хозяйству в период хрущевского правления. Надо сказать, что благодаря предвоенным усилиям Сталина к началу войны вождь ликвидировал всякую партийную оппозицию и превратил центральный аппарат партии в рабочий инструмент для исполнения своей воли. С началом Великой Отечественной войны центральная духовная структура государственного управления повернулась вершиной вверх и стала представлять собой подобие духовной структуры царской России, но наличие партии и безбожный фундамент марксизма-ленинизма не могли исчезнуть сами по себе и сохраняли в низовых звеньях номенклатуру еще ленинских кадров, среди которых были и «тридцатитысячники». Никакого возврата к системе земского самоуправления в этих условиях не могло произойти и не произошло. Как во время войны, так и в послевоенное время государство и партия нуждались в прогнозируемых поставках сельхозпродуктов. Из колхозного производства в первые дни войны было реквизировано все поголовье лошадей, которое являлось главным подспорьем сельскохозяйственного производства. В нашем колхозе да и в других колхозах страны на полях и фермах работали только женщины, а в качестве тягловой силы использовали пару быков, а часто и сами впрягались в плуг вместо лошади. В это время председателем колхоза оставался здоровый мужчина-тридцатитысячник, сохраненный на своей должности по «брони» райкома. Его не брали на фронт, считая, что его контроль и руководство, а главное, обеспечение выполнения плановых заданий столь же важны для страны, как и участие в боевых операциях.