Христианство. Три тысячи лет - стр. 248

В то же время перед Августином встала проблема объяснить катастрофу, которую переживал римский мир. Как могло Божье провидение допустить крушение подлинно христианской Римской империи, особенно разграбление Рима полчищами варваров в 410 году? Естественно, религиозные традиционалисты склонялись к мысли, что корнем проблемы был флирт Рима с христианской церковью, но даже христиане не могли понять, как такому еретику-арианину, как гот Аларих, было позволено разграбить католический Рим. Частично христиане отвечали аргументом от истории. Протеже Августина испанец Павел Орозий написал «Историю против язычников», целью которой было кратко рассмотреть всемирную историю и показать, что в дохристианские времена бывали и худшие катастрофы и что главное значение пришествия Христа – это мир. Однако труд Орозия представляется поистине незначительным в сравнении с тем ответом, который дал в то же самое время Августин: «О Граде Божием» (De Civitate Dei). Это стало его самым монументальным трудом, к которому он приступил в 413 году и написание которого заняло 13 лет.

Августин начинает с рассмотрения римской истории и высмеивает древних богов, но вскоре его интерес становится шире отдельной катастрофы, затронувшей Рим или даже весь ход римской истории. Августин обращается к тому, что составляет средоточие его мысли: какова причина и природа зла и как они соотносятся с величием Бога и Его всемогущей благостью? Для Августина зло – это всего лишь не-существование, «отсутствие добра», поскольку Бог – и никто иной – наделил все сущее бытием. Всякий грех есть свободное отпадение от Бога к небытию, хотя уразуметь, почему это происходит, – это «подобно попыткам видеть тьму или слышать тишину».[611] Можно понять, почему бывший манихей так отдаляется от воззрения, которое прежде составляло центр его веры, – что зло является конкретной силой, постоянно борющейся за господство с силой света; тем не менее как определение зла его идея часто становилась предметом критики. Посещая Аушвиц-Биркенау или поля смерти в Кампучии, трудно не ощутить, что (по крайней мере, в рамках человеческого опыта) чистое зло – это нечто большее, чем чистое небытие. Кроме того, Августин не пытается объяснить, каким образом творение, созданное беспорочным, обратилось ко злу – то есть, создало зло из ничего.