Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века - стр. 66

– Ты слишком хорошо устроился, болезнь недаром тебя поразила. Нельзя пировать, пока другие загибаются в гнилых бараках и дохнут как собаки.

Молча смотрел на Поэта Фауст. Он почему-то и на самом деле ощутил себя виноватым. Хотя не понимал, в чем именно его обвиняет этот несчастный. Но он в те часы уяснил, почему не любил поэтов почти всю свою жизнь, да и не только эту жизнь, но и другие тоже. Есть в них что-то такое темное, необъяснимое, жалкое, что сродни алкоголизму. Вот и рифмованные строки, это какая-то тайная игра. Они выдают их миру, как высшее откровение. Но какими порой слабыми, беззащитными и несчастными на самом деле остаются. Прозаикам такое и не снилось вовсе.

– Смерть там благо, и чем скорее она за тобой явится, тем лучше и проще жить, – говорил между тем поэт.

И странно сверкали глаза его в полумраке. А сам он озирался по сторонам, словно уже видел ее, пытался отыскать и ухватиться за полу ее звездного плаща.

Фауст молчал, он чувствовал, что лучше ничего не говорить вовсе, пусть говорит он сам, это для него важно, раз пришел.

№№№№№№

В комнате повеяло могильным холодом, и это не могло его удивить, ведь покойник, а он явно уже погиб, хотя даже Марта не знала пока о том точно, не могла с полной уверенностью сказать, что это так.

– В аду, в огне, куда бы ни пошел я, мне так и не удается согреться, – снова и снова говорил Поэт о том, что было теперь для него самым главным.

И хотелось сказать, что ему надо было идти к священнику, хотя их теперь днем с огнем не отыскать, но все-таки. Там он мог найти какое-то утешение, хотя оно ли ему было нужно?

Фауст после этого вторжения никак не мог очнуться и пробудиться. Он понимал, что слухи оправдались, Поэта и на самом деле больше нет в живых. Но и его боли все усиливались, а время, когда он чувствовал себя спокойно, становилось все короче. Надо будет сказать Марте, чтобы она не беспокоилась, не искала встречи, не кликала беду, ему больше не помочь, а вот себе и своим близким навредить она еще может.

– Ты упрекаешь меня в чем-то, – мысленно обратился он к гостю.– Из твоего кошмара моя жизнь и на самом деле может показаться раем. Хотя это только иллюзия, у каждого свой ад. Но как можно измерить какой ад страшнее?

Те, кто приходили к нему все реже, говорили порой, как на широкую ногу живут заслуженные литераторы (их обычно не называли писателями), те, кому удалось совпасть с властью, на нее работать. Ими восхищаются, их печатают огромными тиражами и награждают. Они короли, только голые и жалкие какие-то и все-таки короли, ведь они попали в узкий круг приближенных к тирану, чье имя лучше не называть никогда, целее будешь.