Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века - стр. 34

Ее прекрасный лик и великолепное тело появилось на новых полотнах, потому что в такие дни он не мог не писать, чтобы не думать о печальном, надо загрузить себя работой.

Елена была великолепна. Да и не могла быть иной муза короля художников. Рембрандт чувствовал, что его Даная казалась только жалким подобием того, что изображал и являл миру этот чародей Рубенс.

Саския заболела в те дни, когда он взялся за полотно, и он не мог не передать ее увядавшей красоты на своем полотне. Она не могла скрыть своего недовольства, когда вглядывалась в то, что он писал. И его дела шли все хуже и хуже Они стремительно летели вниз. Но она знала, что его гибели ей не суждено будет увидеть. И то, что она уйдет раньше, немного успокаивало ее.

Она вспоминала похороны Изабеллы и знала, что ее художник не сможет даже достойно похоронить ее, да что же это за проклятие такое, за что ей все это досталось?

Когда она застала мужа со служанкой, то пришла в неописуемую ярость. Сначала ему показалось, что она просто ревнует его, но потом он понял, что причина в другом.

– Ты все время сравниваешь себя с ним, но взгляни на Елену, и на ту с которой ты развлекаешься, даже когда я еще не успела оставить этот мир. Вот в этом вся разница, ты никогда не станешь великим, ни один дворянин тебя на порог не пустит, для этого надо быть Тицианом и Рубенсом, а тебе не стать ни тем и не другим.

Никогда прежде она не говорила ему таких обидных слов, но здесь были все ее несбывшиеся надежды и мечтания, которым уже не осуществиться в этой жизни.

– Ты даже умереть готова, чтобы хоть в смерти уровняться с его женой, – раздраженно бросил он.

– Это точно, чем такая жизнь, уж лучше в склепе оставаться, – согласилась она. – Но он туда каждый раз приходит с розами, а ты меня в общую могилу бросишь, разве не так?

Они сказали друг другу все, что наболело, но больше о знаменитом художнике не говорили ни слова.

Полуобнаженная Елена, закутанная в меха, во всей своей красе стояла перед Мастером. Сколько нежности, восторга и радости было во взгляде художника в те минуты. Он был с ней, он снова был счастлив, и ни с кем из собратьев своих не собирался спорить и ссориться. Они существовали в другом мире, за высоким забором, отделявшем его дворец от их хижин.

Когда появился посыльный короля, художник отложил кисть и резко поднялся. Ему не хотелось уходить, но как истинный дипломат он улыбнулся, то ли этому человеку, то ли своим мыслям и чувствам.

– Лучше бы ты был художником королей, – услышал он голос своего брата, долетевшего к нему из прошлого.