Хоттабыч под прикрытием - стр. 31
Да. Я залипла. У меня, между прочим, уже два месяца как нет постоянного любовника. То есть никакого нет. Так что могу я хоть посмотреть? Ладно, не просто посмотреть, а полюбоваться. Редко встретишь мужчину с настолько великолепным телом. Не только генетически великолепным – рост, широкие плечи, длинные ровные ноги… хм… не только ноги, да… короче говоря, он явно за собой следит. Причем не тупо качается в тренажерке, а занимается легкой атлетикой. Мышцы четко прорисованы, но не перекачаны, ни грамма лишнего жира – но и не пересушенная мумия, как бодибилдеры перед показами.
В общем… в общем… Я не я буду, если не сведу его с Нюськой, вот! Должен же у нее наконец завестись нормальный мужик, а не худосочное недоразумение! Рядом с этим Аравийских она точно не будет ощущать себя кобылой, дура этакая.
– Хорош мечтать, – буркнула Нюська, закончившая осмотр и взявшаяся обрабатывать длинную рваную рану на бедре. Неглубокую рану, не только нам крупно подфартило. – Давай-ка поставь нашему везунчику укол.
Уточнять, какой именно укол, Нюська не стала – незачем.
– Ага, – неохотно вернулась в реальность я.
И, не отвлекая Нюську, набрала в одноразовый шприц препарат. Протерла спиртовой салфеткой смуглый бицепс – переворачивать пациента с ЧМТ не рекомендуется – и только приготовилась вколоть…
Как он раскрыл глаза, глянул прямо на меня и улыбнулся разбитыми губами.
– Спокойствие, главное, спокойствие, – пробормотала я, как завороженная. – Поставим вам укольчик...
Он прошептал что-то по-латыни, подозрительно похожее на «ангел небесный», потянулся ко мне рукой, дотронулся пальцами до щеки. И зашипел от боли: Нюська, которой дела не было до романтики, приложила обеззараживающее.
Вот тут мне по-настоящему захотелось убить тех уродов, которые стукнули его по голове и другим местам. Не могли стукнуть полегче? Такой романтический момент пропал!
– Лежать и не шевелиться, – скомандовала я фирменным тоном бабули. – Ставим обезболивающее, иначе придется шить наживую.
Везунчик послушно замер, убрав руку от моего лица, но не закрыв глаз и не изменив какого-то просветленно-восторженного выражения лица. Нормально! Я еще не уколола, а он уже приход словил!
Еще раз протерев кожу на бицепсе, я с размаху всадила шприц. Аравийских даже не вздрогнул, только моргнул и снова прошептал на латыни: «Агнус деи…» и что-то там еще. Правда, отрубился на полуслове. А я невольно погладила только что уколотое место. Кожа у него была гладкая и горячая, и даже сейчас он пах не только лесом и кровью, но и каким-то терпко-пряным парфюмом, очень непривычным и безумно ему подходящим.