Холодная рука в моей руке - стр. 2
Что же до содержательниц меблированных комнат, то они обычно вели себя так, словно мое предположение соответствовало истине. Вы даже не представляете, какой кошмар творился в их заведениях. Шум по ночам стоял такой, что выспаться было невозможно; то и дело какая-нибудь полуодетая шлюха принималась колотить в дверь и орать, что клиент собирается ее задушить или уйти, не заплатив. Некоторые постояльцы даже приводили к себе мальчиков, что до сих пор остается за пределами моего понимания. О подобных вещах мне доводилось и читать, и слышать, но понять их я не в состоянии.
В такой-то обстановке я вынужден был находиться во всем блеске своей незапятнанной чистоты. Над этой самой чистотой содержательницы притонов постоянно потешались. Не знаю, как мирился с этим старина Бэнток. Мы с ним никогда не жили в подобных местах одновременно. Самое смешное состоит в том, что мама была уверена – в этих меблированных комнатах я в полной безопасности, ведь их посоветовал нам с Бэнтоком дядя, неустанно пекущийся о нашем благе.
Разумеется, ночевать в подобных притонах мне приходилось не всегда. Но это неизменно случалось, когда я путешествовал один. Я заметил – в тех случаях, когда Бэнток снабжал меня какими-то контактами и наводками, все они находились в городах, где у нас была возможность остановиться в нормальном отеле. Тем не менее Бэнток, как и я, порой был вынужден ночевать в этих пресловутых меблирашках, но никогда не обсуждал их.
Одним из городов, где находились заведения из списка дяди Элайаса, был Вулверхэмптон. В первый раз я оказался там, проработав всего около четырех или пяти месяцев. Останавливаться в подобных местах мне уже приходилось, и именно по этой причине сердце мое сжалось от дурных предчувствий, когда мутноглазая корова в бигудях и грязном комбинезоне распахнула передо мной дверь.
Заняться в этих меблирашках было абсолютно нечем. Негде даже посидеть и посмотреть телик. Все, что оставалось – отправиться в какой-нибудь бар и напиться или же выбрать шлюху по фотографии и пригласить ее в номер. Ни одна из этих идей меня не привлекала, и в результате я пошел прогуляться по городу. Полагаю, дело было в конце весны или в начале лета, потому что на улице было тепло, но не слишком жарко. Когда я допил чай – для этого мне пришлось зайти в кафе, ибо в меблированных комнатах было невозможно даже выпить чаю, – сумерки только начали сгущаться.
Шатаясь по улицам Вулверхэмптона, где все встречные девушки, завидев меня, хихикали – или же так мне казалось, – я наткнулся на небольшую ярмарку. Города я совершенно не знал и, бредя по берегу старого канала, оказался в каком-то обветшалом районе. Главные его улицы были довольно широки, но теперь, вечером, тихи и почти пустынны – лишь время от времени по мостовой с грохотом проезжал грузовик, да иногда встречалась стайка играющих детей. Вдоль узеньких переулков, отходивших в сторону от главных улиц, тянулись ряды невысоких домов; судя по заколоченным или же выбитым окнам и продырявленным крышам, многие из них пустовали. Заслышав звуки, долетающие с ярмарки, я пошел в ту сторону; то была не гремящая через усилители попса, не уханье старых паровых оргáнов, но нежный звон, странным образом соответствующий теплому вечеру и розоватым сумеркам. Звук этот меня заинтересовал, к тому же у меня не было ровным счетом никаких дел, и я брел по пустынным улицам, пока не выяснил, что происходит.