Холодная рука в моей руке - стр. 4
Девушка у карусели по-прежнему смотрела на меня, и я был уверен, что взгляд ее полон упрека – и, возможно, даже презрения. Она была частью этой карусели и не могла с ней расстаться. Я не двигался с места, пока дети, спешившие к прилавкам, не заорали, что я торчу у них на дороге; то обстоятельство, что я был здесь единственным взрослым, не внушало им ни малейшего почтения. Оглядевшись по сторонам, я заметил вдалеке, там, где фабричные стены образовывали угол, нечто вроде брезентового шатра в красную и белую полоску. Над входом висела доска, на которой облупившимися золотыми буквами была выведена надпись: «Мечи». И более ничего. Темнота быстро сгущалась, но около палатки не горело ни единого фонаря, да и изнутри не пробивался даже слабый свет. Можно было предположить, что она служит чем-то вроде склада.
Сам не знаю зачем, я подошел ближе и коснулся грязного брезентового лоскута, закрывающего вход в шатер. Уверен, у меня никогда не хватило бы смелости отдернуть его и заглянуть внутрь. Но даже робкого прикосновения оказалось достаточно. Лоскут отодвинулся, и передо мной возник молодой человек, судя по выражению лица, имевший намерение зазвать меня внутрь. В тот же момент я заметил, что внутри шатра происходит какое-то представление. Смотреть его у меня не было ни малейшего желания, но я сознавал, что, улепетывая прочь, буду выглядеть полным идиотом.
– Два шиллинга, – буркнул молодой человек, задергивая грязный полог и протягивая не менее грязную руку. На нем был зеленый свитер, в нескольких местах заштопанный, но все равно дырявый, грязные серые брюки и еще более грязные сандалии. Явный избыток грязи – вот мое первое впечатление от этого места; мне отчаянно хотелось сбежать, но я чувствовал, что это невозможно. Вся остальная ярмарка вовсе не казалась мне столь ужасающе грязной.
В любом случае спасаться бегством было поздно. Людей внутри шатра было совсем мало. На ухабистом земляном полу, усеянном осколками стекла и обломками кирпича, стояло штук двадцать-тридцать разрозненных деревянных стульев, в большинстве своем сломанных, облезлых и обшарпанных. На этих жалких стульях сидели зрители – ровным счетом семь человек. Называю точную цифру, потому что сосчитать их не составило труда, а также потому, что, как вы поймете вскоре, число это имело значение. Я, таким образом, стал восьмым. Все зрители, судя по всему, были незнакомы между собой; все они были мужчинами, именно зрелыми мужчинами, а не юношами. Пожалуй, я значительно моложе всех остальных, отметил я про себя.