Холм псов - стр. 44

«Бесконечную историю» я посмотрел только взрослым.

– Бернат никуда не свалил, – громко говорит мой отец.

Никто не отзывается.

– О чем это он? – спрашиваю я.

– Повторяет такое вот уже неделю, – говорит Агата.

– Никуда он не свалил. Он бы такого не сделал, – повторяет он.

– Да хватит, отец. Хватит тут с этими «Секретными материалами», – роняет Гжесь.

– Так что случилось? – спрашиваю я отца.

– Что-то плохое, – отвечает отец чуть тише, потом откладывает ложку и тянется за второй порцией.

Когда я был помладше, сидя с родителями за столом, я говорил ужасно много, потому что мне казалось, что если перестану, то они встанут и поубивают друг друга за пять секунд. Снова этот идиотский самоубийственный рефлекс. Всегда хочу, чтобы все оставалось нормальным. Но на самом деле не имею ни малейшего понятия, о чем теперь говорить – к тому же с отцом.

Никогда не было так, чтобы я и мой отец просто звонили друг другу, поговорить. Мы не встречаемся на гриле, не ремонтируем вместе машины в гараже, не смотрим футбол с гандболом, не пьем вместе виски, вместе мы не пьем даже чай и не спорим о том, кто был большей сукой в Польше: Квасневский, Чажастый или Мариан Дзюрович [15]. У нас длинная история неразговоров. Годы тщательно лелеемых, серьезных обид. Возможно, мы следим за молчанием друг друга, чтобы друг друга не поубивать.

А может, я просто его боюсь, потому что все еще молокосос, а ему этот страх необходим как хлеб.

Так или иначе, я должен что-то сказать, потому что иначе у меня порвется какой-нибудь сосудик.

– Лович? – спрашиваю я через миг, и мне хочется засмеяться.

– Нет, – отвечает отец, даже не взглянув на меня.

– У отца нет времени. Он в политику играет. Создает комитеты, как Куронь [16],– говорит Гжесь.

– Куронь, – повторяет мой отец, вытирая рот салфеткой. – Куронь, по крайней мере, был честен, а не как все эти суки.

– В какую политику? – спрашиваю я.

– Еще увидишь. В серьезную. Будет президентом, – говорит Гжесь и встает со стула.

– Президентом? – спрашиваю я.

– Польши, – говорит Гжесь.

– Мира, – бормочет Йоася.

– Куда идешь? – спрашивает отец.

– За пивом, – говорит Гжесь.

– Тебе уже хватит, – отвечает отец.

– Стрессовая ситуация, нужно выпить, – Гжесь машет рукой на нас, на стол, на тени.

Я не хочу скандала. Не хочу, чтобы Юстина в первый же вечер видела ссору. Мой стресс сосредотачивается на ней. Она – его центр. Без нее мне было бы проще. Пожалуй, я чувствую это. Она вертится на стуле, ест неимоверно медленно, обмахивает пот со лба.

– Мы должны отозвать Булинскую, – заявляет отец. – Организуем референдум. Собираем голоса.