Хижина дяди Тома - стр. 62
– Нет! О нет, сэр. Моя госпожа всегда была добра ко мне.
– Что же могло заставить вас бросить такой хороший дом и бежать, подвергаясь страшным опасностям?
Элиза поглядела на миссис Берд испытующим взглядом и увидела, что она одета в траур.
– Миссис, – произнесла она вдруг с неожиданной решимостью, – приходилось ли вам когда-нибудь терять ребенка?
Вопрос был неожиданный, он задел незажившую рану: всего месяц назад миссис Берд похоронила ребенка, любимца всей семьи.
Сенатор отвернулся и отошел к окну. Слезы брызнули из глаз миссис Берд, но она постаралась овладеть собой.
– Почему вы задали этот вопрос?.. Да, я недавно потеряла ребенка.
– Тогда вы поймете мое горе, – проговорила Элиза. – Я потеряла двоих детей, одного за другим. Они остались там, в той земле, откуда я пришла. У меня теперь только один этот ребенок… Он для меня все на свете – мое утешение, моя гордость, все мои мысли о нем и днем и ночью. И вот, миссис, они захотели отнять его у меня и продать торговцам с Юга, отправить его туда одного, его, такого крошку, который ни разу в жизни ни на одну минуту не покидал меня; не было ни одной ночи, когда бы он не спал подле меня… Я не могла это перенести, миссис! Я знала, что, если его увезут, я не смогу жить, у меня не будет на это сил… И когда я узнала, что он продан, что бумаги подписаны, я схватила его и убежала среди ночи… Они гнались за мной – тот, который купил моего мальчика, и двое слуг хозяина… Они уже готовы были схватить меня… Я слышала их… чувствовала их приближение… Я прыгнула на лед… Как я прошла? Не знаю… Затем я увидела человека, который помог мне выбраться на берег…
Она не рыдала, не плакала. Она достигла той степени горя, когда иссякают слезы. Но все окружавшие ее по-своему проявляли горячее сочувствие.
Оба маленьких мальчугана, напрасно порывшись в карманах в поисках носового платка, которого никогда у ребят не оказывается на месте, зарыдав, уткнулись в юбку матери, вытирая глаза и носы об ее платье. Миссис Берд закрыла платком лицо, а старая Дина, у которой слезы ручьем текли по ее доброму черному лицу, не переставала повторять:
– Господи, помилуй.. Господи ты боже мой!..
Старый Куджо изо всех сил тер глаза краем рукава и, строя самые невероятные гримасы, вторил Дине. Сенатор, как государственный человек, не имел права плакать, как все остальные смертные. Поэтому, повернувшись спиной к присутствующим, он подошел к окну, пыхтя и усиленно протирая очки, но сморкался при этом так часто, что мог бы внушить кое-какие подозрения, если б среди присутствующих нашелся хоть кто-нибудь достаточно владеющий собой, чтобы заниматься критическими наблюдениями.