Хэриб. Чужестранка для шейха - стр. 30
12. Глава 12. «Наблюдай»
Он не выглядел порочным или развратным, нет. Но его сексуальную энергию я чувствовала даже спрятавшись за мольбертом. Проводила кистью, по бумаге, создавая линии, а казалось, будто пальцами вожу по его коже.
Хотелось остановится, прикрыть глаза и впустить в себя всю эту негу, которая словно облако копилась вокруг меня.
Нафиз манил и притягивал, возбуждал, заставляя каждый волосок на моём теле вставать. Его тёмные глаза изучали меня, пока я наносила карандашом набросок. Руки и так подрагивали под этим пристальным вниманием, а когда я дошла до изображения его обнажённой груди, и вовсе слушаться перестали.
В комнате была комфортная температура, работал кондиционер, но меня всё равно бросало в пот и казалось, что душно и нечем дышать.
Больше часа мы провели в тишине и молчании, слушая лишь как шуршит карандаш по бумаге и тихо поскрипывает мольберт.
Я старалась быть осторожной, чтобы не испачкать красивую одежду, но, кажется, всё же посадила несколько небольших пятен.
— Ты устала, — Нафиз поднялся и подошёл, а у меня закружилась голова от его близости.
Слишком сильное напряжение возникло, пока я делала набросок. Организм требовал разрядки. Хоть какой-то. Хоть физической, хоть эмоциональной. И близость Нафиза ей точно не способствовала.
— Испачкалась, — улыбнулся он, а потом мягко стёр с моей щеки графитовую пыль.
Его палец задержался на моей нижней губе, а улыбка вдруг пропала. Внутри я вся тоже горела, и он не мог этого не чувствовать, не замечать.
Может, меня снова чем-то опоили? Только не усыпляющим, как тогда, а каким—нибудь афродизиаком.
Потому что пылала каждая клетка, каждый сантиметр кожи молил о прикосновениях мужских рук. Не знаю, как я устояла вообще на ногах и не рухнула перед ним на колени.
— Я приду к тебе ночью, — он склонился и прошептал на ухо, зацепив чувствительную кожу губами.
Не спрашивал, не предлагал. Поставил перед фактом. А я… не то чтобы не посмела, я просто не захотела оспорить. Не смогла. Не вышло.
И жалела об этом, когда он ушёл, оставив меня в этой красивой комнате наедине с мольбертом и красками. Я так и стояла посреди комнаты с кистями в руках и пошевелиться не решалась.
А когда за мной всё же пришла Вафия, то ей пришлось уводить меня за руку, будто я была в ступоре.
Но это был не ступор. Кажется, я совершенно точно теряла свою твёрдую решимость остаться собой и принадлежать только себе одной. Нафиз со своим восточным великолепием затягивал меня, словно зыбучие пески. Поглощал и лишал воли.
Я теряла ту Ксению, которой являлась. Ту жёсткую журналистку, способную вывести на чистую воду, способную создать такой материал, который цеплял народ. Ту, которая умела сохранять холодный рассудок, которая решала сама за себя и гордилась этим.