Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - стр. 68
Пакость!
И Гавел решительно склонился над дырой, именно для того чтобы услышать…
– …не люблю баб. – Этот гулкий, точно колокольной бронзою рожденный голос заставил Гавела замереть.
С ведьмаком, о котором слухи ходили самые разнообразные, но все, как один, свойства дурного, напрочь отбивающего охоту связываться с Аврелием Яковлевичем, Гавел сталкивался.
Один раз.
Один растреклятый раз, на память о котором достались почесуха, заикание и косящий глаз. И если почесуху с заиканием Гавел кое-как изжил, то с глазом и по сей день неладно было. Он задергался, мелко, нервно, предчувствуя неладное.
– Евстафий Елисеевич, а что это вы делаете? – игриво поинтересовался низкий женский голос, Гавелу незнакомый.
Он даже взопрел от неожиданности.
Выходит, что не так уж чист и уныл познаньский воевода, как думалось…
…и воевода тоже?
А ведьмак как же?
Или их там трое?
Гавел заерзал, привлекая внимание кошака, который подобрался вплотную и, вытянув когтистую лапу, попытался выцарапать трубку.
– Кыш, – прошипел Гавел и рукой отмахнулся.
Но отвлекся, видать, потому как услышал лишь обрывок фразы:
– …ничего и не видно!
Кому не видно?! И что именно не видно?
– Дура, – донеслось из дыры сиплое, – как есть дура.
Трое. Определенно трое… ведьмак, воевода и неизвестная женщина…
– Да мы только взглянем!
На что? Хотя известно, на что смотрят в этаких случаях. Воображение Гавела, в меру испорченное карьерой и действительностью, с которой ему приходилось иметь дело, заработало, сочиняя новую, несомненно скандальную, статейку.
– Все вы так говорите! Сначала только взглянуть, потом только потрогать… глазом моргнуть не успеешь, как останешься одна и с тремя детьми.
Кем бы ни была неизвестная женщина, но характером она определенно обладала весьма непростым. Ответа воеводы – а ведь Гавел почти поверил, что есть на свете порядочные люди, – он не расслышал, потому как Хельмов кошак взвыл дурниной и, взлетев на комод, опрокинул пару безделушек.
Старуха заохала и громко принялась уговаривать скотину с комода слезть. Кошак жмурился и гулял по бровке, поглядывая на хозяйку с презрением…
– Евстафий Елисеевич! – меж тем донеслось из дыры. – Я Дануте Збигневне пожалуюсь, что вы ко мне пристаете!
– Не поверит она…
Кошак взвыл дурным голосом и спину выгнул.
– Брысь!
– Посмотрим, – уверенно заявила незнакомка, рисковая, должно быть, женщина, ежели хватило у нее смелости шантажировать самого познаньского воеводу. – Я вот завтра заявлюсь в этом самом виде… и скажу, что вы меня соблазнили!
А голос-то бархатистый…
Уголечек, к совести которого хозяйка взывала слишком уж громко, и тот замолк.