Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - стр. 37
Государь сиял во многом благодаря ежедневным усилиям, каковые прикладывал Евстафушка, натирая бронзу мелким речным песочком да мягкою ветошью. Особенно ему нравились высокая, солидная лысина и государев массивный нос. А вот в усах застревал песочек. И Евстафушка мечтал крамольно, что однажды Никея Первого сменит иной государь, безусый, начищать которого будет проще, и, мечтая, слушал краем уха голубиное воркование Капитолины Арнольдовны…
Наверное, они бы поженились, поскольку нравилась отцу Капитолина Арнольдовна неспешностью своей, солидностью, не женской какой-то рассудительностью. И Евстафушка был бы рад этакой мачехе…
…не срослось. Подвело однажды старшего судейского писаря изношенное сердце. Ушел, оставив пустой стылую съемную квартирку, шкап с тремя серыми пиджаками, полдюжины носовых платков да чиненое белье, которое по традиции отнесли в храм Иржены-заступницы.
Та давняя смерть и переменила судьбу Евстафушки, резко лишив его мечты о писарской карьере, но толкнув в объятия вербовщика. Два месяца всего ушло, дабы перекроить, перетрясти душу, вылепив из вчерашнего гимназиста сначала рекрута Евсташку, а после и младшего актора полицейского управления…
Давно сие было.
И, глядя на орлиный государев профиль, втихаря улыбался Евстафий Елисеевич: сбылась детская мечта, нынешний король был приятно безус.
Успокоившись – многие знали об этакой начальственной слабости, которая свидетельствовала не только о расстроенных нервах воеводы, но и о скорых переменах, ожидающих познаньское управление полиции, – Евстафий Елисеевич сдул с высочайшего чела крупицы песка. Его же вместе с тряпицей убрал в ящик стола. Поднялся. Потянулся, чувствуя, как тяжко хрустят старые кости, и снял с полочки телефонный рожок. Как всегда помедлил – ну не любил познаньский воевода технику, внушала она ему не меньшее подозрение, нежели ведьмаковские штукенции, а всяк знает, сколь опасны они, – но преодолел себя, поднес к губам.
– Ежель Себастьян на месте, – сказал, чувствуя себя преглупо: говорить в коровий рог, пусть и в серебряном солидном окладе… – то пускай зайдет.
Сам же глянул в зеркало, упрятанное за гладкою – а иной мебели Евстафий Елисеевич с детства не признавал – дверцей шкапа, убеждаясь, что нет в его одежде беспорядка. Синий китель, сшитый на заказ, сидит по фигуре, пусть и фигура сия давно потеряла былую стройность. И любезнейшая супруга не единожды намекала, что не мешало бы Евстафию Елисеевичу корсетом пользоваться…
Женщины.
С женщинами в доме было тяжко… четверо дочек, и младшенькой, поздней, названной в честь покойной матушки Лизанькой, только-только семнадцатый годок пошел…