Ханидо и Халерха - стр. 4
Если бы могли в те далекие времена юкагиры так – же, как ламуты, чукчи и якуты, понять и признать весь глубокий смысл легенды о жажде счастья!
Но народы эти жили в дикости и в беспросветной, как полярная ночь, темноте.
ГЛАВА 1
Этот летний день[8] не сулил ничего особенного – ни хорошего, ни плохого. Над горизонтом по синему небу плыло теплое солнце, ветер шевелил зеленую травку, над Малым Улуро – еще более синим, чем небо, спокойно кружились сытые чайки, лениво оглашая окрестность не тревожным и не радостным криком. Привычная жизнь протекала и в стойбище, что раскинулось на невысоком холме, у берега озера. Возле тордохов, у старой волчьей норы играли детишки, у верениц вешал для сетей и юкол хлопотали женщины, на берегу трудились мужчины, выгружая из узких веток[9] чиров или проверяя снасти.
Может, лишь у одного человека, у сгорбленного старика Хулархи, неспокойно было на сердце – у него тяжело болела жена. Однако болезнь ее была затяжной и тоже для всех привычной, да и сам старик чего только не пережил за свои годы – ко всему притерпелся и уж устал говорить о своих бедах.
Средь этого ясного дня вдруг случилось невероятное, даже неслыханное – как вгорячах показалось всем. Беда все – таки ворвалась в тордох Хулархи, но подкралась она совсем не с той стороны, откуда ждали ее.
Кособокий тордох Хулархи стоит на самой окраине стойбища, в пяти шагах от воды: так старику было удобней жить – далеко таскать рыбу, воду и снасти ему тяжело, да и следить за погодой на озере прямо из сэспэ[10] проще. Три луны назад бог послал ему дочь. Ради чего? Кто знает? Пути бога для юкагиров совсем неисповедимы – даже для сильных шаманов. Словом, старику при больной жене и малом ребенке нельзя было сидеть на месте. Вот и сегодня Хуларха рано уплыл на своей ветке, а к полудню уже подгонял ее к вешалам.
Когда ветка уткнулась в ил, старик с несбыточной, робкой надеждой глянул на свой тордох – не спешит ли ему на помощь жена, – глянул и почувствовал, как что – то холодное, неживое, вроде стального капкана, стиснуло лысую голову. Возле его жилья суматошно толпились люди; сквозь говор и крики он сразу различил плач – и в момент пожелтевшие губы его прошептали:
– Конец. Отошла. Померла…
Бормоча слова прощания со старухой женой, Хуларха медленно, тяжело поднимался к тордоху. Но знакомый пронзительный крик заставил его вздрогнуть и ускорить шаги. «Нет, помирает еще, меня, бедная, ждет…»
Старик ошибался. Случилось совсем иное – более страшное. В середине тордоха на пыжиковой пеленке ерзала, корчилась с ног до головы окровавленная Халерха, грудная, трехлунная дочь… Если бы не тордох, старик Хуларха, наверное, в ужасе пятился бы до самого озера – но сейчас он ткнулся спиною в жердь каркаса и оцепенело стоял с вытаращенными глазами, ничего не слыша и ничего не понимая.