Гувернантка - стр. 1
© Алексей и Ольга Ракитины, 2017
ISBN 978-5-4485-8445-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Удивительно теплым апрельским вечером 1878 года к табачной лавке, что на 2-й линии Васильевского острова, зазывно манящей ярко раскрашенной витриной и начищенным колокольчиком у входа, бойко подкатила открытая пролетка. Мужчина импозантного вида с роскошной костяной наборной тростью и утомленным лицом не спеша вошел в лавку, а извозчик на козлах, ссутулив широкую спину, предался ожиданию, погрузившись в состояние дремы с открытыми глазами.
Из подворотни показалась сутулая фигура мужчины в изрядно ношенном сюртуке с поднятым воротником. Этот человек даже не шел, а словно невесомо скользил по булыжной мостовой, бесшумно переставляя свои кривоватые ноги. Приблизившись к экипажу сзади, он точно невзначай заглянул вовнутрь и легкая, почти незаметная ухмылка, отразилась на его лице. Ловким манером он выудил из ряда стоявших в ногах баулов и бюваров саквояж рыжей свиной кожи, добротный и вместительный. Среди прочей поклажи это была не единственная заманчивая находка, но мужчина, проявив разумную сдержанность, ограничился только этим. Так же бесшумно он скользнул в ближайшую подворотню, оставив кучера нежиться в сладкой дрёме.
Вот уже битых 3 часа пристав с дюжиной младших чинов и тремя агентами сыскной полиции проводил обыск на воровской малине Ваньки-Петуха в Дровяном переулке. Всех посетителей трактира на первом этаже и обитателей громадной квартиры-клоповника этажом выше – а таковых оказалось более дюжины – собрали в самой большой комнате, звучно названной хозяином квартиры «зеркальным зало». Своим названием сие грязное помещение было обязано старинным зеркалам, развешанным в простенках между окнами; сами окна были закрыты плотными занавесями, отчего в комнате царил полумрак. Приставленный к задержанным урядник важно прохаживался меж зеркал с облезлым серебром и взыскательно следил, чтобы публика не перешептывалась. Да, если честно, многие ничего такого делать и не пытались, поскольку были пьяны в стельку.
Ночью у Ваньки Петуха шла большая карточная игра и ее азартные участники ныне испытывали вполне понятные последствия перебора пунша и коньяка. Как было всем известно, коньяк, подаваемый Ванькой-Петухом, был бодяжен умельцами на Лиговке, так что на некрепкие или невоздержанные души сей напиток воздействовал в прямом смысле сногсшибательно. Тяжелый смрад висел в квартире, это была смесь самых разнородных запахов – алкогольного перегара, печки, немытых потных тел и гуталина с начищенных сапог урядника.
Обыск близился к концу, когда под ворохом ношенной по виду одежды один из полицейских наткнулся на вполне приличный кожаный саквояж. «Не иначе ворованный,» – мелькнула мысль в голове полицейского. Собственно, ворованным тут было почти все, но саквояж желтой кожи с двумя латунными застёжками выделялся среди прочего барахла своей добротностью и явно немалой ценой. Открыв находку, полицейский обнаружил внутри какой-то странный сосуд зеленого стекла, похожий на вместительную кастрюлю с плотно притертой крышкой. Сквозь крышку и ручки была пропущена суровая нить, с остатками сургуча. Очень странная находка.
Саквояж был отнесен приставу, который в свою очередь показал его агенту, допрашивавшему в тот момент Ваньку-Петуха.
– Что внутри? – спросил агент, и не дожидаясь ответа, извлек из саквояжа стеклянный сосуд. На свету сквозь зеленое стекло стало видно, что внутри находится жидкость, в которой плавает нечто бесформенное.
– Саквояж не мой, вижу в первый раз, – поспешно проговорил Ванька Петух, – всех святых призываю в свидетели и крест клятвенно целовать в том готов.
– Ну разумеется, – рассеянно пробормотал сыскарь. Он уже не слушал Ваньку. Секундой позже он поднял крышку и по комнате распространился специфический аптечный запах.
– Эко! – выдохнул потрясенный пристав, а агент развел руками:
– Печень в формалине… Как-то это нехорошо. Ладно бы что-нибудь ботаническое: ежики, там, воробушки всякие в спирте. А вот печень человеческая – это очень даже нехорошо, – задумчиво пробормотал сыщик.