Гулящий - стр. 3

Я сжимаю полотенце на груди еще сильнее. Ситуация, конечно, из ряда вон выходящая. Меня никто не предупреждал о втором хозяине квартиры. Я волнуюсь. Нет! Не так. Я с ума схожу от страха, что нас попрут отсюда! Куда я пойду? Разве что в деревню к родителям. Снова подпирать стены отчего дома и терпеть наезды пьяного бывшего. Я под дулом пистолета туда не вернусь!

— Тёть Маш, давай-ка припомню, что половина жилплощади принадлежит мне по документам, — говорит спокойно, но столько напряжения телом транслирует, что я невольно сглатываю и отвожу взгляд на дверку гарнитура за его спиной.

Когда мужчина проходит мимо, чувствую легкий амбре. Конечно, что может быть еще хуже?! Пьяный мужик среди ночи с неизвестными намерениями. У меня сердце не перестает кочевать по грудной клетке. Лицо припекает, словно это я ворвалась в чужую квартиру, а не он напугал женщину с ребенком. Черт! Инстинктивно оглядываюсь на дверной проем. Хоть бы Матюша не проснулся…

— Марк, — женщина тяжело вздыхает, — скажи ради бога, а на что тебя эта половина, если у тебя есть своя квартира?

Кажется, что от логичного вопроса Марии Сергеевны воздух в комнате сгущается и становится очень тяжелым для процесса дыхания. Кухонька небольшая, и из-за громилы, который находится в метре от меня, вовсе становится похожей на каморку. Грудную клетку сдавливает, когда Марк приближается, хватает телефон со стола и идет в коридор. Первое, что хочется сделать, пойти за ним и проследить, чтобы не разбудил моего сына, но меня хватает лишь на то, чтобы подняться и прислушаться. Марк говорит тихо. Его слова больше на шипение похожи. Я перестаю дышать, пока они переговариваются с Марией Сергеевной. Когда слышу шаги, тут же приземляюсь на стул и вся внутренне сжимаюсь.

Марк очень злой. Проходит в комнату, упирается в столешницу руками и нависает надо мной, будто я какая-то дохлая мышка перед коршуном. Больших усилий стоит не отвести взгляд. Он, как рентгеном проходит по моему лицу и скользит вниз к моим пальцам, которые уже онемели. Так сильно вжимаю их в края полотенца, что костяшки белеют. Только в этот момент доходит, что на мне только махровая ткань длиной до середины бедра и больше ничего. Кожа тут же вспыхивает.

— Значит так, цаца… — начинает бесцеремонно, обдавая меня парами перегара.

— Ася.

— Плевать, — усмехается, окидывая меня презрительным взглядом, — я отсюда никуда не уйду. Раз у моей тётки затык и приступ щедрости, хрен с ним.

Я медленно выдыхаю, но не расслабляюсь, пока мужчина нагло меня рассматривает. От его внимания становится не по себе. После Антона я к себе никого не подпускаю. Кажется, что снова вываляюсь в грязи, а ее, как показало время, не отмыть ни одним химическим средством, даже если у него убойный состав.