Гуд бай, Берлин! - стр. 5

Врач менее разговорчив.

– Это всего лишь кусочек мяса, – говорит он. – Мышца, – говорит он. – Это ничего, заживет. Ну, может, останется небольшой шрам, но шрамы красят мужчину.

И так каждый день. Каждый день он смотрит на повязку и говорит одно и то же – что останется шрам, и что это не страшно, и что потом это будет выглядеть так, будто я был на войне.

– Как будто ты воевал, парень. Девчонки просто без ума от этого, – говорит он так, словно в этой фразе кроется какой-то глубокий смысл, но я в ней никакого особого смысла не вижу. Потом врач подмигивает мне, а я подмигиваю ему в ответ, хотя ни черта не понимаю. Но, в конце концов, этот мужик мне помог, так почему бы мне не помочь ему?

Потом наши с ним разговоры стали более обстоятельными. Точнее, это был один разговор. Когда я уже мог снова ходить (хромая, конечно), врач привел меня к себе в кабинет – у него там в виде исключения стоит стол, а не какой-нибудь медицинский прибор. Садимся мы друг напротив друга, как два босса, обговаривающие условия сделки. На столе стоит пластиковое человеческое туловище в разрезе, из него еще органы разные вынимать можно. Толстая кишка напоминает мозг, а на желудке облупилась краска.

– Мне нужно с тобой поговорить, – объявляет врач. Это, конечно, самое дурацкое начало разговора, какое можно придумать. Я жду, когда он начнет говорить, но, к сожалению, если уж человек так начинает разговор, сначала он не говорит вообще ничего.

Врач пялится на меня, потом отводит глаза и открывает зеленую папку. Он не просто открывает папку, а делает это как-то очень тщательно, наверное, с тем же выражением лица, с каким разрезал бы какому-нибудь пациенту живот. Очень осторожно, очень сосредоточенно, очень серьезно. Он хирург. Что ж, пожелаем ему удачи.

То, что происходит потом, уже не так интересно. В общем, врач хочет узнать только одну вещь: откуда у меня рана на голове, на лбу справа, ну и все остальные тоже. От аварии на автобане, как я уже говорил. Да, это он и так знал. А голову я разбил, навернувшись со стула в полицейском участке.

Врач задумчиво соединяет кончики пальцев. Да, так и нужно написать в отчете: упал со стула в полицейском участке.

Он кивает.

Я тоже киваю.

– Все это останется между нами, – говорит врач, немного помолчав.

– Понятное дело, – отвечаю я, как последний дурак, и подмигиваю сначала врачу, а потом – для верности – пластмассовому туловищу.

– Мне можно рассказывать обо всем, не стесняясь. Я твой врач, а это, кроме всего прочего, означает, что я обязан хранить врачебную тайну.

– Хорошо, – говорю я. На что-то подобное он уже намекал мне пару дней назад, до меня только сейчас дошло. Чувак обязан хранить врачебную тайну, и ждет, что я ему расскажу что-нибудь такое, что можно будет хранить в тайне. Но что я ему расскажу? Как это невообразимо круто обоссаться от страха?