Гром среди вторника - стр. 39
Громов мчался по трассе в сторону своего родного города, изо всех сил стараясь соблюдать правила дорожного движения и скоростные пределы, что для него было вовсе несвойственно. Он очень хотел как можно скорее добраться до родителей, но совсем не хотел попадать в аварию. Тот сон время от времени всплывал в голове и служил напоминанием быть осторожным. И вот уже в два ночи он сидел на кухне и пил чай с мамой, которая так и не смогла найти себе место после того, как получила сообщение от сына, что он уже едет. Сервиз с маками он попросил убрать куда подальше. Слишком много воспоминаний впиталось в тонкий белый фарфор, а привкус ностальгии и так ощущался все эти месяцы у Ильи на языке, успев за это время порядком надоесть. К счастью, у Анны Александровны были чашечки на все случаи жизни, но все же ей пришлось немного помучиться, чтобы выбрать замену своему любимому сервизу.
Громов знал, что рассказом о Нике его исповедь маме ограничиться не сможет. И понимал, что если бы отец узнал, почему именно они расстались с Евой, маме пришлось бы пытаться оттащить своего разъяренного мужа от побитого сына. Сергей Владимирович не так воспитывал Илью, это Москва испортила его. «Маму надо уважать, девочек нельзя обижать», – как какую-то мантру читали Илье с самого детства. А сами родители своим примером ежедневно показывали, что такое любовь, взаимопонимание, забота и доверие. У Анны Александровны и Сергея Владимировича за годы совместной жизни были не только радости, но и кризисы в лихие девяностые, однако они даже и представить не могли, что можно допустить мысль, чтобы предать свою вторую половинку. Трудности закаляли их брак. Невзгоды заставляли вцепиться друг в друга с новой силой, чтобы течение перемен если бы и унесло их куда-нибудь, то обязательно вместе. Но дурной пример московских отпрысков оказался сильнее и, подобно нефтяному пятну на поверхности моря, распространился до таких масштабов, что смог вызвать настоящую экологическую катастрофу в жизни их сына. Только если из-за «черного золота» гибли птицы и рыбы, то из-за поступков Ильи медленно и в мучениях умирал он сам. Громов и не думал, что практически одновременно, с разницей в каких-то несколько месяцев, будет и предателем, и преданным, прямо как тот рис, который он смог одновременно и сжечь, и утопить.
Сергей Владимирович спал, так что у Ильи было достаточно времени на откровения маме. Чай был допит, и они переместились в гостиную. Илья сонно прилег на диван и положил голову маме на колени. В ногах у него примостился Пушок, а Ася легла ему на грудь, подтверждая распространенное мнение, что коты всегда ложатся на больное. Пока Анна Александровна гладила сына по волосам, он еле слышным шепотом посвящал ее в события последних двух с половиной лет. В одиночестве и на публике он еще мог оставаться сильным, но рядом с мамой его панцирь с еле слышным треском рассыпался на кусочки. Рядом с ней он снова чувствовал себя маленьким мальчиком, который каждый раз прибегал домой в слезах, если падал с велосипеда и расшибал в кровь коленки. Горячие слезы раскаяния в содеянном затекали Громову в уши, хотя мама и пыталась вытереть их с его щек, приговаривая по-доброму: