Григорий Распутин. Могилы моей не ищите - стр. 8

Мост через реку Мойку с видом на 3-й полицейский участок Казанской части Петрограда.

Фотография Максима Гуреева. 2023

Двигатель стоявшего рядом автомобиля монотонно и глухо работал на холостых оборотах.

Асмодей хранил молчание, полностью превратившись в истукана, уподобившись соляному столпу, смотря строго перед собой. Хотя кто там под очками его разберет, куда он смотрел.

Григорий Ефимович мрачно наблюдал за происходящим из салона, укутавшись в шубу, закрывал и открывал глаза, снова закрывал их, чтобы не видеть страданий «маленького», но при этом не испытывал к нему никакой жалости, более того, находил в происходящем истинное понимание того, как на самом деле мучается душа Феликса Феликсовича, по себе знал, что всякое душевное недомогание мучительно и полезно одновременно. Только и оставалось, что полушепотом повторять слова Иоанна Златоуста: «Страдания – совершенство и средство ко спасению, страдания – совершенство и средство ко спасению».

Наконец Феликс, окончательно обессилев, затих, его шатало, руки его примерзали к чугунным перилам, но он не отнимал их, не чувствовал в них ни боли, ни жжения.

Так и стоял на промозглом ветру, который резкими порывами налетал с реки, мел поземку по льду, швырял снежные заряды в уличные фонари, что выстроились мерцающей шеренгой вдоль Мойки.

И Григорию Ефимовичу привиделось, будто бы это он в одной рубахе стоит на коленях у края черной проруби, а оттуда, из-под воды, на него смотрит Поддонный царь, которым еще в детстве его пугала матушка Анна Васильевна.

«Приди ко мне, Григорий», – говорил царь из проруби, а так как он был похож на шофера в высокой папахе с наушниками и кожаным, надвинутым на самые глаза козырьком, в который были вделаны круглые защитные стекла, то получалось, что это своему пассажиру говорил водитель автомобиля – Асмодей.

Видение сластолюбивого демона, впрочем, оказалось коротким, как вспышка.

Григорий Ефимович рывком открыл глаза и глубоко, всем ртом вдохнул пахнущий бензином и сыромятной кожей воздух, чуть не закричал от ощущения чудом себя спасшимся от смертельной опасности утопления в ледяной воде.

Вовремя зажал рот обеими руками.

Безумным взором огляделся по сторонам.

Увидел, как Феликс нетвердым шагом направляется к мотору, затем садится рядом и едва слышно говорит: «Поехали».

Двигатель взревел, а решетка ограды набережной при постепенном наборе хода начинала мельтешить, расплываясь как жидкая акварель, и понеслась назад, куда-то в сторону Невского.

До поворота на Вознесенский проспект ехали в молчании.

Брезентовый навес гудел над головой, насилу справляясь с порывами ветра.