Греховная невинность - стр. 42
Ланздаун совершил весьма примечательный поступок. После исчезновения Лайона Редмонда никто из великого множества обожателей Оливии не осмеливался заключить пари на нее. Оливия мягко, но решительно дала всем понять, что подобный спор неизбежно окончится поражением.
«Мучительная ревность, бушующий огонь и бурлящий поток…» Что заставляло лорда Ланздауна столь упорно добиваться Оливии? Ее недоступность? Охотничий азарт, желание принять брошенный вызов? А может, Оливия для него сродни осколку стекла, вонзившемуся в плоть? Непокорная женщина, которой удалось увлечь лорда, заставив осыпать ее цветами?
В «Песни Песней» Соломона нет ни слова о человеческой глупости. Возможно, Ланздаун станет тем, кто воспоет глупость в стихах?
– Но ему нипочем не выиграть пари, – с мрачной уверенностью заметил Колин. – Он не знает Оливию. А я вам вот что скажу: нет ничего героического в тщетных попытках добиться цели. А насчет брака Йен прав. Женитьба – лучшее, что я сделал в жизни. Неужели ты и вправду хочешь узнать, можно ли снова стать девственником?
Адам шумно вздохнул и, оттолкнувшись от стола, поднялся.
– Доброй ночи, кузены. Как всегда, беседа с вами свелась к нравоучениям. Раз так, можете заплатить за вторую кружку эля, что я выпил.
– Говорят, длительное воздержание делает мужчину вспыльчивым и брюзгливым, – обронил Колин ему вслед. – Так я слышал.
Йен ехидно рассмеялся.
Адам, уходя, совершенно случайно наступил ему на ногу.
Глава 6
Вернувшись домой после десяти часов, Адам обнаружил, что миссис Далримпл собрала и бросила в огонь все скомканные листы. И правильно, там им самое место, отметил он про себя. «Всему свое время и время всякой вещи под небом»[4]. Суббота – время сминать листы, воскресенье – время сжигать.
– Они прекрасно горят, преподобный. Мне нравится думать, что ваши слова взлетают к Господу вместе с дымом, – сказала экономка.
– Уверен, Господь испытал облегчение от того, что я сжег черновики проповеди, а не навязал их своей пастве, – сухо произнес Адам.
Часто в конце дня, после непрерывных бесед с прихожанами, выслушивания бесконечных споров, жалоб и излияний вроде распри из-за козла или покаяния леди Фенимор ему хотелось насладиться минутами блаженной тишины. Но на этот раз, придя домой из теплого шумного трактира, он вдруг почувствовал, как на него обрушилась мертвая, гнетущая тишина пастората. Бывали дни, когда он особенно остро ощущал свою оторванность от мира, одиночество, неизбежное в жизни священника. Он отдавал себя всем и никому в отдельности.
Усевшись за стол в сияющей чистотой кухне, Адам взглянул на свои сапоги и угрюмо подумал: «Будь я женат, мне, по крайней мере, помогли бы разуться».