Грехи дома Борджа - стр. 3

– Нет! – внезапно воскликнула мама, и у меня по спине пробежал холодок страха, как в тот раз, когда маленький Хаим засунул мне за шиворот кусочек льда во время праздника пурим[3].

Не помню, чтобы мама прежде кричала. Даже если мы шалили, она всегда реагировала спокойно и разумно, словно заранее предвидела непослушание и уже придумала подходящее наказание. Кроме того, не гнев придал ее голосу резкость, а паника.

– Лия, будь разумна. Рядом с Эстер ты сможешь сойти за местную, оставайся здесь, пока я найду безопасное место и пришлю за тобой.

– Прости меня, Хаим, даже думать об этом не стану. Если мы должны уехать, то уедем вместе. И пойдем на риск вместе.

– Король и королева дали нам три месяца, до шавуота. До тех пор мы находимся под королевской защитой.

Мама резко рассмеялась.

– В таком случае до отъезда мы отпразднуем нашу пасху. Какая ирония.

– Это их пасха. Священное время. Может, у их величеств все-таки есть совесть.

Я уловила в отцовском голосе деловые нотки. Так он вел переговоры о займах с клиентами, которых считал надежными, но при этом все-таки оговаривал условия выплат, чтобы уменьшить свой риск.

– Совесть короля Фердинанда не распространяется на верующих в фальшивого мессию, в чем убедились мавры. Сотни лет они мостили дороги, сооружали оросительные системы, освещали улицы, а он взял и уничтожил их по прихоти жены.

– А ты хочешь уничтожить нас по своей прихоти? У нас в запасе три месяца, прежде чем указ войдет в силу. Я отправлюсь в дорогу сейчас, вместе с мальчиками, а ты с Эстер последуешь за нами до того, как истекут три месяца, так что никакой опасности тебе не грозит. Кроме того, ты нужна мне тут. Присмотришь за распродажей нашего имущества. Кому еще я могу доверять?

– Вот, держи. – Я услышала, как скрипнуло дерево по камню – это мама вскочила со стула. Я не осмеливалась выглянуть в окно, чтобы ее гнев не обрушился на меня. – Это твоя тарелка. Я наполню ее и отнесу на улицу нищим. Если уйдешь, то тебя ждет смерть.

– Лия, Лия, – примирительно забормотал отец.

Тарелка разбилась.

– Не шевелись. Если втопчешь марципан в плитки, мне никогда их не отодрать до чистоты.

Мама ударилась в слезы, и тоненькая струйка страха превратилась в холодный поток. Когда пришла моя няня узнать, почему я плачу, она решила, что у меня начинается лихорадка, и дала выпить один из своих мерзких отваров.

– Прости, Хаим, – последнее, что услышала я перед тем, как подействовало снадобье, погрузив меня в сон.

Отец промолчал, лишь зашуршала одежда, раздался звук поцелуя, а я закрыла уши подушкой.