Границы нашей нормальности - стр. 33
Боль жгла и щипала, окуная тело в кипяток — чем дальше, тем больше. Причём всё тело, хотя резали его по животу, как раз над лобком. Не просто так, а как-то явно художественно, вырезая… Что именно? Какая, нахрен, разница? От знания боль точно не уменьшится, да и сознание плавало. Но, неожиданно, ему давали передышки, в которых от боли отвлекала вторая рука… ласково поглаживающая то по плечу, то по груди, то по скуле и шее. Даже по голове иногда гладила, словно утешая. Альба шипела на такие «нежности», но Долорис только фыркала насмешливо. И делала то, что считала нужным. А он сосредоточился, зафиксировался на её голосе и прикосновениях — так было неожиданно легче. И ещё помогали стоны, сквозь вцепившиеся в кляп зубы.
Но странная эта извращенка всё же — она будто… заботилась о нём? Своеобразно так. Шептала какую-то поддерживающе-подбадривающую чушь. Называла хорошим мальчиком. И резала. Вот разве можно быть… такой? И ведь рука ни разу не дрогнула!
Под конец горящий низ живота чем-то смазали, слегка прижимая, промакивая, видимо, кровь. Почему-то дополнительно к жару почти не щипало, хотя, по его ощущениям, кожу срезали напрочь, и от любого прикосновения должно бы подбрасывать.
— Ну вот и всё. Красиво же получилось, да?
— О да, невероятно! Огромное спасибо, Долорис, ты нас просто очень выручила! Я сама пока не умею настолько мастерски работать, а мой малыш так хотел носить на себе знак принадлежности и статуса!
— Спасибо за комплимент. Обращайся, если что, а мне пора. Помнишь же, как за раной ухаживать, повторять не надо?
— Разумеется, не переживай.
Похитительница ушла провожать Долорис, и у него появилось время немного передохнуть. Перед новым этапом пытки, как довольно быстро выяснилось.
Шорох, шаги, сосредоточенное дыхание. И он чувствует, как на свежую рану что-то сыплется. Соль? Нет вроде: неприятно, но не жжёт. А потом вдруг чирканье спички, мимолётное ощущение жара у самой кожи… И опаляющая (в прямом смысле) боль заставляет рвануться в путах, в попытке скинуть её с себя, избавиться.
Сдержать мучительный вопль было решительно невозможно! И кляп не особо помешал. Слёзы тоже полились, словно сами по себе. Огонь, казалось, пропёк всё до самых мышц, а то и кишок, пока погас. И запашок характерный… приправленный нотами чуть подгоревшего мяса. Порох, не иначе. Сука-сука-сука… какая же она тварь!
— Дезинфекция. Да и ждать, пока само заживёт, времени нет. А ещё тебе так идёт это выражение страдания, мой сладкий.
Страдание ему идёт, ага. Тварина, тебе бы так пострадать! Да и в красоте сотворённого с его телом он очень сомневался, чуя подлянку, но всё равно это риторика — увидеть что-либо ему вряд ли позволят. Тем более сознание наконец начало уплывать — слишком много всего случилось. Уже погружаясь в желанное забытье, он услышал озадаченное бормотание Альбы: