Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования - стр. 89
Данные рассуждения из челобитной пользовались у историков довольно большой популярностью. Целый ряд исследователей рассматривал формулировку челобитной о «четырех чинах» как выражение некой теории сословного строя Московского государства, которую можно положить в основу рассуждений об устройстве российского общества XVII в.[284] Именно ссылкой на эту челобитную, например, П. В. Седов подкрепляет свое утверждение, что «наличие в России XVII в. сословий, т. е. больших групп людей, различающихся по юридическому положению и имеющих определенные обязанности и неотъемлемые права, представляется несомненным»[285]. Это вполне объяснимо. Обращение к этой челобитной дает готовую схему социального устройства российского общества XVII в. и избавляет исследователя от необходимости изучения соотношения десятков «чинов» и «людей». Однако необходимо учитывать, что существовали вариации таких представлений. Например, можно было выделять не служебный чин, а чины «воинский и судебный»[286]. Кроме того, можно было оперировать не понятием «чин», а понятием «люди». Так, в 1634 г. стряпчий Иван Андреевич Бутурлин в своих рассуждениях говорил о «ратных людях», «ближних людях», «приказных людях», «несудимых боярских и монастырских и всяких людях», «служивых людях» и «черных людях»[287]. Укажем и на известное сочинение беглого подьячего Г. К. Котошихина, в котором российское общество представлено как совокупность «бояр, и думных, и ближних, и иных чинов людей», включая «торговых людей и крестьян»[288].
Безусловно, данные источники важны тем, что в них были зафиксированы представления людей о возможных категориях социальной классификации. В то же время такого рода документы не обладали нормативной силой. Конечно, они были результатом мыслительных операций конкретных акторов по упорядочиванию социального и объединения десятков социальных групп в несколько больших страт, и в них содержались понятия, с помощью которых в соответствующую эпоху описывали социальное. Однако такие мыслительные операции могли иметь единичный характер. К настоящему времени рассуждения о «крепостном уставе», его «неподвижности» и «четырех великих чинах» остаются пока уникальным образцом теоретизирования неизвестного московского автора XVII в.[289] Соответственно, такие уникальные рассуждения едва ли могут послужить твердым основанием для научных построений. Однако они указывают на возможную вариативность представлений, которые могли выходить за пределы категорий, доминировавших в праве. Впрочем, следует также учитывать, что последнее было результатом нормативного утверждения представлений правящей элиты о том, как следует описывать социальное.