Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования - стр. 133

Тот взгляд, который мы охарактеризовали как социологический (название опять-таки весьма условное), вырос из комбинации нескольких практических устремлений. Одна из них – это те трудности в комплектации военного и правительственного аппарата, о которых пишет И. И. Федюкин: в 30-е гг. XVIII в. ведущие администраторы Российской империи начали придавать все большее значение природной «склонности» офицеров и бюрократов, по-новому оценив возможности манипулирования честолюбием и «анкуражирования» наиболее способных с помощью ускоренного продвижения по службе. Этот взгляд на социальную структуру был менее справедливым (по крайней мере, в терминах функционалистского подхода, основой которого была уверенность в общей равноценности «должностей» и неизменном воздаянии за их исполнение) и в большей степени был основан на прагматическом факторе – зависимости службы от комбинации социально обусловленных качеств служащего. Манипуляции поддавались только учитываемые факторы; для службы, требующей особых квалификаций, в первую очередь – честолюбия и профессионализма, одного рвения было мало. Отсюда и расширенное понимание дворянской добродетели, универсального этоса, который сочетал – в теории, в идеальной модели! – служебное рвение, образованность, высокую мораль и был обусловлен социальным положением дворян. Когда-то дворянские предки получили за свою добродетель поместья; это позволяет дворянской добродетели устойчиво воспроизводиться наследственным путем, поскольку добродетельный дворянин способен хорошо воспитать и обучить детей и поскольку имущественный статус позволяет дворянам учиться и получать «изящные добродетели», необходимые не просто для выполнения конкретных социальных функций, но для управления вообще. Именно поэтому мы и обозначили такую манеру говорить о положении дворянства в системе социальной стратификации как «социологическую».

Последним штрихом к этому портрету страты профессиональных господ стало признание дворянской «економии» (собственноручного управления дворянским поместьем) разновидностью службы ради «общего блага»; дворянин теперь везде находился на службе – и в армии, и при дворе, и в своей усадьбе. Это означало, кроме прочего, упрочение крепостного права, поскольку признание экстраординарного дворянского этоса позволяло утверждать, что жизнь крестьян под управлением столь мудрых и добродетельных господ не требует никаких перемен. Дебаты в Уложенной комиссии 1767 г. ярко отражают столкновения между социологическим и функционалистским взглядами на социальную структуру – сторонникам дворянских привилегий приходилось решать многочисленные дилеммы, подобные той, которую мы назвали «дилеммой солдата»: если солдат храбро жертвует жизнью ради Отечества в бою, то не может ли он также претендовать на дворянство? Разве священник, купец, ремесленник не служат общему благу? Социологический взгляд исключал такую возможность, вводя в действие хитроумную комбинаторику социальных факторов, позволявшую обосновать особое положение дворянства.