Город и псы - стр. 50
Это были люди разных национальностей и мировоззрений, но всех их объединял Афган восьмидесятых, а также то, что все они много лет знали Сойжина, любили его и почитали чуть ли не как святого. Старик платил им той же монетой, хотя очень неодобрительно отзывался об их увлечении любительской охотой, считая её убийством, и сам никогда не присутствовал при разделке мясных, охотничьих трофеев и не ел шашлыков. При этом, старик почти не говорил по-русски. Вернее было бы сказать, что он вообще почти ничего не говорил, предпочитая несовершенству слов язык мыслей и чувств, передаваемый с помощью мимики и жестов. Зато превосходно владел редким, горловым пеньем, больше похожим на звенящее, монотонное жужжание басовой струны, на очень низкой частоте, и мог часами общаться с обитателями тайги на их языке.
Но на этот раз карабины гостей ни разу не огласили тишину таёжных урочищ своими раскатистыми выстрелами, дымок мангала не разнёс по улусу пряный запах свежего, жареного мяса, а в юрте не раздавались наперебой, всю ночь до утра, их басистые, хмельные голоса, и не грохотал заливистый, дружный смех. Люди приехали поздно ночью, быстро спешились, выгрузив купленные для Сойжина продукты и хозяйские принадлежности. Затем один из них, по имени Гэсэр, несколько минут поговорил со стариком на его родном языке, после чего, все поспешно уселись в свои «джипы», и, взревев черырёхлитровыми, немецкими дизелями, устремились к городской черте, оставив ему на излечение «пациента», – моложавого, но здоровенного парня по имени Сергей, который находился без сознания, и, по-видимому, страдал амнезией. Само небо прислало старому кузнецу дурную весть о грядущих переменах, напомнив ему и этим странным приездом гостей, и этим жутким, собачьим воем о вечной карме и великом разломе человеческих судеб, идущим по Земле. Сойжин неподвижно замер, напряжённо вслушиваясь в тишину пустого пространства, протянувшегося на сотни миль вокруг, и плеснул немного зелёного чая с солью в очаг, разложенный посредине юрты, чтобы задобрить духов огня. Огонь, словно приняв подношенье, пыхнул с новой силой, выдав добрую порцию тепла, и взвился тонкими, кудрявыми струйками дыма к бревенчатому своду крыши, которую поддерживали четыре тэнги, – свежеоструганных столба, прямо в полое отверстие на самом её верху, служившее и дымоотводом, и источником света в юрте. Потом он положил к изголовью человека, лежавшего на деревянном настиле, несколько острейших, стальных ножей собственной ковки, через которые собирался передать ему жизненную энергию, и принялся читать мантры.