Горькое логово - стр. 30
А Сташка маялся. Зима, как ни старалась – не помогла.
Новизна прошла, и Сташка не находил себе места в этой родной сказке. Он не помещался в нее, как не влез бы в детскую ушастую курточку Котьки. За волшебным лесом, где не было времени, за границей между ЛЕСОМ и реальностью он чувствовал бескрайнее пространство нового мира, манившее и ужасавшее, пронизанное настоящим, неостановимым потоком времени. Там настоящая жизнь, а не искусственное тайное пространство ЛЕСА. Там Гай и маленькая девочка, которые из-за него попали в кошмарные руки, там все – взрослое, страшное, безжалостное. Там на него самого зачем-то охотятся, там его ищет Контора, про которую обмолвился Гай, та самая, в которой, как оказалось, работали его «родители». Там ужас. И все-таки не может он остаться в этом безопасном счастливом лесу.
Он здесь не нужен, ему и заняться здесь нечем… Он хватался за все: то помогал Агаше, печку топил и картошку чистил, то спускался с Митькой в подземные горизонты искать минералы и самоцветики, то чистил с Юлькой аквариумы, то читал старые книжки со сказками, в которых – тоже мучение не понимать, почему – помнил каждую букву, то пытался разговорить уклончивого Котьку – и, то и дело наталкиваясь на то, чего не придумывал и даже не подразумевал, скоро понял, что его детская сказка была лишь зернышком, из которого развился этот сложный волшебный уклад. И еще – все же он был намного, намного взрослее, тяжелее и хуже этих волшебных детей.
Но все дни в тепле, в тайном дереве посреди тайного ЛЕСА, были ласковыми, и что-то в нем распрямлялось и согревалось. Он ждал будущего, но жил сегодняшним, хотя и казалось, что он спит наяву. Каждое утро начиналось с долгого тихого снегопада, укутывавшего лес потеплее в сугробы, а к вечеру становилось морозно и бледный далекий месяц поднимался высоко-высоко. Потом высыпались из черного мешка крупные игрушечные звезды, лес сиял и сверкал драгоценными искрами. Митька притащил большие, чтоб все помещались, самоходные серебряные санки, и каждый вечер все торопились кататься. Иногда визжали и вываливались на каждом повороте, иногда – ехали тихо под темными, нагруженными снегом еловыми лапами, рассказывали истории и смотрели на крупные звезды. Но чаще вываливались. Когда река замерзла как следует, стали расчищать каток. Митька из своих таинственных мастерских всем принес коньки, и Сташка, хохоча, разбив и коленки и локти, за вечер научился кататься. А может, вспомнил. Коньки и скольжение по льду так завораживали, что он даже по ночам пару раз вставал и уходил кататься. Ему все казалось, что он вот-вот поймет что-то, вспомнит все главное, пока кружится один в темноте.