Горькое логово - стр. 21
Надо перейти мост.
А то пока он ни там, ни тут… А в буфере между… Чем и чем? Прошлым и будущим? Ненастоящим и настоящим? Надо домой.
Он позволил себе поверить понятному чувству, очень отчетливому, узнаваемому – что перешагнул порог… И начнется все настоящее. Но куда идти – непонятно. И жутко болит голова, а до моста еще далеко… И скоро ночь. Так. Нечего трястись и плакать. Надо найти сухое, колюче шелковистое местечко под елкой, натаскать туда сухого мха с листиками, зарыться в эту кучу, согреться и поспать. Переночевать. А утром будет солнышко, и можно будет пойти, например, на юг, где должна быть река; да и голова, наверное, перестанет болеть… И вообще все прояснится. В двух шагах, в ложбинке, он облюбовал себе широкую елку, под нижними лапами которой было много места, и с сухих пригорков вокруг натаскал туда легкого желто-белого мха. Потом голова опять сильно заболела, он устал, посидел, объедая вокруг крупную темную бруснику, потом набрал еще мха под елку. Это занятие успокоило настолько, что захотелось спать. Согреться бы. Не дожидаясь темноты, он залез под елку, закопался в чуточку влажноватый мох и решил спать. И даже не заметил, как согрелся и уснул, – понял, что спит, когда лес незаметно укрыл туман, белый, волшебный.
Из тумана вышел такой же белый и волшебный огромный волк, чей зов он слышал всю жизнь. Как в его сказке, и он счастливо улыбнулся:
– Здравствуй!
В груди было горячо оттого, что сон хороший, родной: сам он леший Котька, и вот пришел волк, и что-нибудь наступит хорошее. Волк тоже улыбнулся, ничего не сказал. Лег и долго смотрел внимательными синими глазами, положив голову между лап. Сташка уснул нечаянно под этим синим взглядом. Но на нижнем этаже сна ничего не снилось, только туман сгущался, скрыл ближние елочки и бруснику… Выше над туманом плыла большая белая луна, и туман тоже стал лунным и немножко светился. Казалось, у этого островка с елкой, под которой он спит, туман размыл края, и вместе с елкой островок поднялся и тихонько поплыл сквозь светящиеся лунные волны. Он чувствовал, как качается вместе со своей кучей мха, от которой теперь почему-то так тепло. Почти жарко. Вдруг опять приснилось: несет его на мохнатой, переваливающейся теплой спине огромный медведь, потому и жарко, и пахнет зверем и лесом, и покачивает. Туман отстает бледными лентами, путает следы; сбоку идет вернувшийся белый волк, и рядом с ним – мальчик в знакомом капюшоне с кошачьими ушками – Котька? Но ведь Котька этот леший – он сам? Но так даже лучше…
Сташка замер от счастья, и вдруг понял, что это не сон. Перестал дышать, а волк глянул на него внимательно, опять улыбнулся и отстал. Исчез, как не бывало. Сташка приподнялся, оглядываясь, и тут же медведь покосился на него спокойным маленьким глазом, понюхал остатки тумана и, проворчав что-то, остановился. Котька подошел ближе, пожал плечами, и сказал каким-то уж очень знакомым голосом: