Горькая доля детства. Рассказы о днях оккупации - стр. 7
В нашем местечке, бывшем одно время даже центром района, до войны насчитывалось 3,5 тысячи жителей, из них около 2000 евреев, проживавших в каменных домах и занимавшихся в основном торговлей. Остальные – поляки и белорусы. Можно сказать, интернационал. Каждый молился своему богу и ходил в свою церковь.
О том, что началась война, узнал от взрослых. Немцы впервые появились в деревне на мотоциклах. Репрессии в первое время не проводили. Они начались, когда возникло партизанское движение. А зародилось оно быстро, где-то в 1942 году. В наших местах действовали как польские партизаны из армии Крайовой, получавшие указания от эмигрантского правительства в Лондоне, так и советские. Те в разговоре утверждали, что командиры у них из Москвы. В этой боевой коалиции существовал как бы нейтралитет – между собой не враждовали, хотя и дружбы особой не чувствовалось. Враг у них в то время был один – фашистская Германия. Наши сельчане воевали в обеих лесных группировках.
Немцы в период оккупации появлялись обычно днем. Установили населению какие-то налоги, но не брезговали и прямыми поборами в деревенских хатах. Всеми делами заправлял немецкий комендант с помощниками-полицаями. Партизаны (и наши, и польские) приходили по ночам. С оружием. Вели себя вежливо, не грабили. И те, и другие деликатно просили еды – не просто поесть, а с собой. Родители давали.
Первое время партизаны коменданта с его командой не трогали, но в сорок втором расстреляли. И в тот же день нагрянули каратели. Это были эсэсовцы, их уже все хорошо знали по особым мундирам. Мы с отцом (невоеннообязанным по состоянию здоровья) и старшим братом сразу же бросились в лес, который начинался за околицей. Они смогли проскочить незамеченными, а передо мной во ржи вырос эсэсовец с автоматом. Повел назад в дом. До сих пор помню, как мне было тогда страшно. А в доме мать с грудным братиком на руках, поэтому никуда и не побежала. Командует ей: «Собирайся! Пошли на площадь!» И уже по пути спросил: «Где твой муж?»
– Уже на площади, – не растерявшись, соврала мама.
– Тогда возвращайтесь!
А на площадь уже сгоняли всех мужчин, чтобы расстрелять. Но новый комендант сказал: «Тогда расстреливайте и меня!» Понимал, что партизаны после этого его непременно тоже убьют, как и его предшественника. И казнь отменили. Редкий случай в карательной практике.
После этого народ убегал в лес, как только каратели появлялись на горизонте. Хотя, конечно, и там не было спасения.
Евреев немцы сразу же взяли на учет и через какое-то время согнали в гетто. За укрывательство их грозил расстрел, но у нас был схрон, закрытый сверху землей и со входом со стороны сарая. Там около недели прятались несколько евреев, а потом куда-то ушли.