Гонитель - стр. 24
На низеньком табурете рядом с иконами, ссутулившись, сидела девушка. В традиционном сарафане, с заплетенной косой русых волос. Я попытался привстать, дабы оглядеться и завести непринужденную беседу с незнакомкой, но понял, что отползти к стенке и сесть, откинувшись всем телом, – вот пока самое большее, на что я способен. Всё же боль в груди и спине была нешуточной. Но, к моему счастью, инициативу проявлять не пришлось: девушка грациозно поднялась и медленно, словно балерина в музыкальной шкатулке, повернулась ко мне. Здравствуйте, приехали: Елена Вениаминовна! Сомнений в том, что это она, – никаких. Волосы другого цвета, сама чуть моложе, но голубые глаза, сверкающие льдинками, и родинка на правой щеке – приметы неоспоримые. Я сильнее вжался в стену.
– Эк вы нарядились, Елена Вениаминовна, – нервно пробормотал я. – Не фанат я подобных переодеваний. У меня и опыта, признаться честно, особого нет, и вся эта славянская тематика – не по мне. Дитя девяностых, что вы хотите! Мне женщину-кошку подавай или Лару Крофт…
– Жаль, что лишь в смертельный миг могу снова ощутить себя прежней… – поправив пояс на сарафане, молвила Лена. – И оттого еще унизительнее быть обреченной на вечные муки из-за такого, как ты.
Брезгливо сжав губы, Елена Вениаминовна снова отвернулась.
– Ну, знаете ли… – начал было я, но, посмотрев на себя, замолчал. Державшаяся на честном слове окровавленная майка, бывшие когда-то белыми трусы и дряблое тело, не отягощенное физическими нагрузками, – картина, по правде говоря, не впечатляющая. Но обидно же всё равно!
– Каждый демон когда-то был человеком. И у каждого человека наступал в жизни момент, когда он ломался – терял собственное «я». И в каком-то смысле обретал новое. Так было и со мной, – снова сев на табурет и уставившись в непроглядную тьму за окном, говорила девушка. – Когда это случилось – никто сейчас и не вспомнит. Вроде бы во времена НЭПа? Меня уже давно следовало выдать замуж, но я противилась. Хотела уехать с хутора, начать новую жизнь. Но папенька был против. Ссорились мы с ним немало. Попробуй объяснить мужчине, рожденному при царе, что у девушки могут быть свои желания, – с горькой усмешкой рассказывала Лена. – Но я пыталась. Порол он меня частенько, как сейчас помню те вымоченные ивовые прутья. А матерь лишь охала да головой качала: сплошная дурь у дочки на уме, откуда только? Они и не подозревали, как я ненавижу их и всю эту деревню. Думали, что выбьют из меня эти глупости. Но ошибались! – голова ее чуть затряслась, и она зажала рот ладонью, словно сдерживая смех. – Однажды папенька пошел в гости к председателю колхоза – тучному борову с куцыми усиками. И взял меня с собой. Они долго пили самогонку, жрали как свиньи и смеялись на весь хутор. Вечером он оставил нас с усатым наедине. Сказал – тот свататься будет. И он сватался. Весь вечер и половину ночи. А потом, – на этих словах Елена часто задышала, – прорыдав до утра, я почувствовала, как во мне что-то сломалось. С первыми проблесками рассвета мне почудилось, что в жизни ничто более не имеет значения, кроме одного моего желания. И желание это было – месть. Наутро я сбежала, а на хуторе обнаружились трупы председателя колхоза и моих родителей. А я начала новую жизнь. С новыми силами! – девушка неожиданно вскочила, наклонилась и отворила невесть откуда взявшуюся крышку погреба. – И ты такой же! Как они! Думал, что можешь остановить меня!