Голубь Святой Софии - стр. 30
В первую очередь решили вывозить старое русское золото и ювелирные изделия из монастырских ризниц: знаменитые позолоченные кратиры работы Косты и Братилы, софийские сионы, поручи святого Варлаама Хутынского, усыпанный драгоценными камнями посох архимандрита Фотия, панагиары, потиры, дискосы и тысячи старинных монет. Под бдительным оком госкомиссии, специально прибывшей из Ленинграда, их укладывали в ящики со стружками, обернув бумагой. К каждому ящику прилагали опись с указанием веса драгметаллов.
Много хлопот было с живописной коллекцией. Со всеми предосторожностями вынимали из подрамников и накатывали на самодельные фанерные катушки холсты великих мастеров – Тропинина, Кипренского Брюллова, Левитана, Серова, Коровина, Врубеля. Из шести тысяч старинных икон пришлось отобрать только восемьсот досок, среди которых шедевры мирового уровня: «Богоматерь Знамение», «Николу» Алексы Петрова, «Бориса и Глеба на конях», «Битву новгородцев с суздальцами», «Молящихся новгородцев».
5 июля первые два вагона отправились в город Киров, бывшую Вятку. Их сопровождал Богусевич, оставив вместо себя Бориса Константиновича Мантейфеля, который славился своей широчайшей эрудицией в самых разных отраслях музейного дела. Предки Мантейфеля были родом из Германии, и поэтому в числе других новгородских немцев он теперь состоял на особом учете в райотделе НКВД.
– Ну какой я немец, если по-немецки знаю только «гутен морген» да «ауфвидерзеен», – жаловался Борис Константинович Тамаре. – Предки мои еще при Елизавете Петровне в Россию перебрались. Все мужчины были военными, прадед при Бородине отличился. А главное, душа моя тут! Я каждую птичку новгородскую по голосу отличаю, каждую травинку узнаю, а мой любимый музыкальный инструмент – русская балалайка! Как только эвакуацию закончим, сразу попрошусь на фронт! Я ведь в Первую мировую взводом командовал, солдатского «Георгия» получил, так что винтовку в руках держать умею.
Каждый рабочий день теперь начинался с бурных споров музейщиков вокруг того, что увозить, а что оставить. Насмотревшись на эти страсти, к Мантейфелю однажды пришел пожилой музейный вахтер Терентьев и предложил закапывать в землю вычеркнутые из списка на эвакуацию экспонаты.
– Все лучше, чем немцу дарить, – убеждал он. – Да вы не беспокойтесь, работать буду аки тать в нощи, ни одна душа не узнает, где что спрячу. А как фашиста разобьем, все предъявлю в лучшем виде.
Получив согласие, Терентьев по ночам уносил на плечах тяжелые мешки с экспонатами и закапывал их где-то на территории детинца. (Вахтер Терентьев погибнет на фронте, а спрятанные им экспонаты так и не будут найдены.)