Голоса на обочине - стр. 21
…Лампу я включил, но этого было мало. Мне надо было…
Я почувствовал, что весь мокрый. Лоб, меж лопаток… А главное – руки, повлажнели ладони… Я не мог произнести нужные слова…
– Мне надо, ей надо… – мямлил я.
И тут Лисовский чётко, безоговорочным тоном распорядился:
– Солнышко, надо ножки…
«Солнышко!» – повторилось в моём сознании. Меня обдало жаром. Он так назвал её специально? Он потешается надо мной? Над нами? Получается, он читал моё письмо к Лене. Он намеренно не повёз её в госпиталь? Решил меня высечь! Или её? Я был унижен им. Оба с Леной унижены.
Но Лена причём? Ей надо помочь! Это из-за меня всё!
…Но что от меня требуется? На какой-то миг я перестал видеть. Потом будто с глаз моих сняли пелену. Я упёрся взглядом в пистолет Лисовского, который лежал на столе…
«Сейчас схвачу! И всю обойму – в него! И в себя!» Я перестал себя ощущать, я был в невесомости… А может, на грани безумия!
Лисовский перехватил мой взгляд, взял пистолет и вложил его в кобуру.
Он подошёл к кушетке. Встав у Лены в изголовье, руками взял сверху её под колени. Приподнял ей ноги, потянув их на себя. Развёл свои руки с зажатыми в них ногами в стороны.
– Ну! Долго ждать? – он смотрел на меня своими дикими глазами.
Я вновь склонился над Леной.
– Я помогу, – проговорила она.
Её длинные пальцы скользнули вниз живота. Там они невольно на миг соприкоснулись с моими…
…Внутри, не сразу различимый, сидел, впившись накрепко в мягкую розовую тёплую человечью плоть, клещ. Он уже явно распух от крови. Был не тёмный, а несколько посветлевший. Вокруг него покраснение и отёк.
Я взял пинцет и скальпель…
…Когда всё было сделано, я опустился на стул у окна и одеревенело упёрся взглядом в одну точку в темноте палисадника. Отстранённо, будто издалека, слышал, как Лена одевалась.
– Не энцефалитный? – произнёс Лисовский. Не называя меня никак. Словно я послушно управляемый робот.
– Не знаю. Надо смотреть врачу-специалисту. Я его выкрутил полностью вместе с хоботком, но зараза могла пойти в кровь. Время терять ни к чему.
– Лёша, прости.
Я вздрогнул.
Лена стояла почти вплотную ко мне:
– Лёшенька, прости меня! – повторила она бесцветным голосом.
Я тогда не понимал и сейчас тоже: за что она просила прощения? За то, что было в медпункте? Или за другое?.. И понимала ли она сама, о чём просила?
Так мне до обидного дежурным показалось это её «прости».
Данью вежливости, что ли… Или она так боялась рядом стоявшего Лисовского?
К тому времени я уже начал догадываться, как одинок в своей жизни человек… И с моей впечатлительностью столько мне ещё впереди предстоит всякого.