Голод. Одержимые - стр. 17
Не по отдельности, а вместе. И пусть теперь только в моем расколотом, как вон та пепельница, сердце. Спускаю ногу и вскрикиваю, чувствуя острую боль в стопе.
Резко поднимаю ногу. Зашибись! Кровь и осколок размером с мизинец.
– Ну что еще? – слышу ворчание любимого и тут же отворачиваюсь. Еще начнет меня жалеть. Не выдержу и разрыдаюсь.
Чувствую напряженный взгляд на спине, покалывание кожи на заднице.
И слышу приближение тяжелых, давящих на грудь шагов. Словно не по полу идет, а по осколкам сердца прохаживается. Как же хочется отмотать назад и ощутить все заново.
Боль. Тесноту внутри тела, острое как стекло желание и экстаз, словно взрыв, отбросивший всю обиду и гнев. Разве можно обижаться на то, что он хочет защитить меня?
– Чего ты опять натворила? – громыхает злой голос, как ток по нервам, и я вижу, как на стол ложатся мои вещи, сложенные в стопочку. Джинсы, майка, белье.
Я часто бросала их в его квартире, клубе, где не попадя. Вернее, это он стягивал и не позволял мне одеться.
Он потом все в химчистку отдавал. Заботливый, сука. И сейчас заботливо принес, чтобы сваливала побыстрее.
– Ничего, – отвечаю и уже протягиваю руки к вещам, как Макар резко разворачивает меня к себе и на стол сажает. Как куклу. А в глаза не смотрит. Боится, наверное. Возможно, я единственное, за что он боится.
Макар садится передо мной на корточки, и я наблюдаю, как джинса обтягивает его мускулистые ноги. Берет мою ногу в руку и осматривает порез.
– Неуклюжая дура. Не могла просто уйти, надо сцену разыграть?
Я даже задохнулась от такого обвинения. Здоровой ногой толкнул ничего не подозревающего Макара в твердую грудь, достала осколок сама и схватила вещи.
Добежать до выхода из полутемного кабинета, конечно, не успела. Макар догнал, захлопнул перед носом двери и, подняв в воздух, вернул на прежнее место.
Хотел заняться ногой, но вид моей влажной промежности отвлек его на добрых полминуты. Я чуть ноги раздвинула, пальцы вжала в столешницу, мечтая, фантазируя…
Макар смотрел прямо туда как безумный. Челюсть сжимал. Ноздри раздувались как у быка на родео.
А что я? Пусть мучается. Что мешает отказаться от своего образа жизни и просто быть со мной?
Хочет ведь, по рукам, что собрали влагу, вижу – хочет. По пальцам, что проникают в тепло, заставляют издать рваный стон.
– *бана в рот, – ругнулся он, откинул меня на стол и стал сам трусы, как ребенку натягивать. – Как ты меня достала.
– Убей меня и дело с концом, – а что, это выход. Нет тела, нет чувств.
Но я кажется погорячилась, голень в его руке как в капкане, боль уже невыносимая. Рывок на себя и лицо в его жестком захвате.