Годы испытаний. Честь. Прорыв - стр. 14

– Байрона я тоже читала… А музыку вы любите?

– Только не классическую… Уж слишком пичкала ею меня мать, таскала по филармониям и театрам. Она у меня артистка. Вообразила, что я недюжинный талант, и прямо приковала к роялю. Но Чайковский из меня не получился. И я вспоминаю эти годы с отвращением.

– А я мечтала научиться играть на пианино. Да все как-то не удавалось.

– Зато меня буквально мучили искусством мои предки!

– Какие предки?

– Да мои родители… Моя маман упорно хотела открыть во мне какой-нибудь талант. Я заучивал на память монологи всяких гамлетов, учился в балетной школе, пробовал даже рисовать и писал стихи.

– Как же получилось, что вы стали военным? Не раскаиваетесь в этом?

– Что вы! Ведь я же добровольно пошел в военное училище. После десятилетки я долго не знал, куда пойти. Спасибо, троюродный брат (он старше меня на три года) помог дельным советом. Встретил я его как-то, а он говорит: «А что, если тебе, Женька, пойти в военное училище? Парень ты отчаянный».

– Значит, вы довольны?

– Как видите. Но в жизни не всегда делается так, как бы хотелось. Многое в службе зависит не от наших желаний. Посылали меня сюда – обещали роту, а пришлось взводом командовать.

Наташа посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом.

– Когда у папы спрашивают, любит ли он свою профессию, он отвечает стихами… Хотите, прочту?

– Прочтите.

– Кто это написал?

– У папы в полку служил сержант-сверхсрочник Березкин. Сейчас он в военном училище учится.

В квартире, где жила Наташа, распахнулось окно и показалась коренастая фигура Канашова. Наташа встала.

– Который час?

– Половина первого.

– Мне пора. Папа ложится спать. Он всегда перед сном открывает окно в своем кабинете.

Жигуленко задержал руку девушки.

– Пойдемте завтра в клуб, на картину «Если завтра война».

– Хорошо.

– До свидания, Наташа.

– Спокойной ночи.

Возвращаясь домой, Жигуленко думал: «Для начала хорошо».