Год моего рабства - стр. 37

Я всматривалась, всматривалась, даже задержала дыхание, заметив в глубине оранжереи тяжелые розовые гроздья цветов эулении круглолистой. Сердце пропустило удар — настоящее чудо. Самый прекрасный цветок во вселенной — он мерцает звездной пылью, когда его касаются, будто оживает. Даже отсюда, издалека, я ясно видела, что растение вошло в активную стадию цветения. Совсем скоро оно вытолкнет яд в листья и сбросит их. И начнет увядать. Эуления редко цветет. В оранжереях я видела эту необыкновенную красоту своими глазами лишь дважды. И в последний раз жизнь цветов равнодушно прервали, срезав гроздья всего лишь по чьей-то прихоти. Это было ужасно. Я так умоляла пожалеть цветы, что едва не устроила скандал. Меня тогда оштрафовали и на две недели отстранили от работы.

Я, вдруг, заметила, что Пальмира молчала. Смотрела на меня и едва заметно улыбалась. Сейчас у нее был совсем другой взгляд: спокойный и какой-то теплый. И все ее лицо смягчилось, потеплело.

— Откуда ты все это знаешь?

Я опустила голову, снова посмотрела за стекло:

— Это была моя работа. Любимая работа…

Пальмира лишь кивнула:

— Понимаю… Мой отец когда-то работал в оранжереях. А в доме… чего только не было. Это не работа — образ жизни.

Я вновь посмотрела на нее:

— А кто здесь ухаживает за садом? Рабы?

Она пожала плечами:

— Я никогда не задавалась этим вопросом. Разве это имеет значение?

Я снова отвела взгляд: наверное, нет. Меня не для того заманили сюда, чтобы позволить копаться в саду.

Пальмира мягко коснулась моего плеча:

— Нужно идти. Слышишь?

Я обреченно кивнула, жадно высматривая розовые гроздья, будто хотела насмотреться впрок:

— Пойдем.

Я больше не считала, сколько раз Пальмира сверялась с навигатором — это было бессмысленно. Просто видела, что она делает это снова и снова, снова и снова. Бесконечно.

Я не узнала дверь «своего» тотуса — все они были одинаковы. Но, войдя, Пальмира сделала несколько торопливых шагов и встала, как вкопанная. Мне даже показалось, что ее пробрала едва заметная дрожь. Она сгорбилась и опустила голову:

— Господин Элар…

Имперец окинул ее напряженным взглядом, пристально посмотрел на меня, снова на Пальмиру:

— Так откуда ты ведешь эту рабыню?

Странный вопрос. Но еще больше меня смутил тон, которым он был задан. От этих интонаций в груди сжался тугой ком. Я каким-то звериным чутьем чувствовала опасность.

15. 15

Пальмира молчала. Лишь низко склонила голову, будто признавала какую-то великую вину. Я замечала, как она была напряжена. Как задеревенела спина, как ступни в мягких рабских туфлях с усилием прижались друг к другу, как напряглись икры. Я готова была поклясться, что Пальмира едва-едва заметно дрожит. Внутри завязалось что-то вроде жалости. Недавние мысли показались опрометчивыми, резкими. Может, не так она и плоха…