Год моего рабства - стр. 36

Я насчитала тридцать семь. Тридцать семь сверок… Я была так напряжена, так сосредоточена, не сразу поняла, что пространство залило ярким солнечным светом, и от фигуры Пальмиры растянулась длинная подрагивающая тень.

Я остановилась, как вкопанная, не веря собственным глазам. Даже сердце зашлось. За широкими стеклянными дверями виднелся сад. Самый настоящий. Сочная глянцевая зелень, теплый свет. До ушей доносился заглушенный преградой птичий гвалт, но пронзительные переливчатые пересвисты невозможно было ни с чем перепутать. Особенно тоненькие звонкие трели сапфировой камышовки с Кадора. Я обожала эту маленькую юркую птичку. В оранжереях они жили во влажной парниковой зоне небольшой стайкой в двенадцать особей. Гнездились в растительности, окружающей искусственный водоем. Их перышки горели в солнечных лучах, как ограненные сапфиры.

Я на несколько мгновений потерялась в пространстве. Смотрела через толстое стекло, испытывая острое желание войти. И вот уже стояла, уткнувшись в прозрачную створу носом. Различала огромные, жесткие листья фалезий, шишечки ядовитого ракана, уже пустившего ярко-красные усы, пожухлые отцветшие шары амолы, похожие теперь на мотки грязно-желтых ниток. Бамелия стеклянная щетинилась полупрозрачными зонтиками; ершились упругие форсийские папоротники с закрученными кончиками, толстые, щедро напитанные влагой… Я знала каждое растение. Грунты, подкормки, световой режим, периоды покоя, соседство и температура. Много, много важных мелочей. Знала все, что нужно знать. Порой, даже больше оранжерейного бригадира. Знала, потому что хотела знать, потому что любила то, чем занималась. Порой за работой не существовало времени, а в груди селилось теплое умиротворение.

Я готова была стоять здесь целую вечность. Смотреть и слушать. Посреди страха и серости этот сад казался настоящим чудом.

— Мирая!

Я даже подскочила, услышав голос Пальмиры. Такой лишний здесь… Казалось, она уже неоднократно окликала, но я ничего не замечала, погруженная в сиюминутное состояние почти абсолютного счастья. Имперка не выдержала, подошла, нервно одернула мою сорочку:

— Чего ты здесь прилипла?

Я заглянула в ее серые глаза:

— Давай, постоим. Совсем чуть-чуть. Очень прошу.

На красивом лице Пальмиры отразилось недоумение:

— Зачем? Ты никогда не видела оранжерею?

Я тронула стекло кончиками пальцев, «касаясь» огромного темно-зеленого листа:

— Это фалезия обыкновенная. Видишь, проступили желтые прожилки? Ее залили. Если не просушить грунт в течение нескольких дней, растение погибнет. А амолу в искусственных условиях всегда надо избавлять от старых коконов, иначе молодые измельчают, а цветы утратят аромат. А вот ракану здесь очень хорошо — видишь, какие яркие усы.