Гнев и Голод - стр. 1
Глава 1. Двум смертям не бывать, на одну – наплевать.
В город пришло утро. Робкое солнце, какое бывает только ранней весной, нежно положило свои лучики на холодные серые булыжники мостовой. Зима ушла отдыхать в горы, пока на равнине тихо теплел глупый Март. Зелени на деревьях ещё не было, однако ветер уже разносил на себе прекрасный, дивный запах травы, только-только пробивающийся сквозь мокрую землю.
В такие часы, когда утро не вошло в полную силу, а на улице всё ещё холодно, пьяницы возвращаються домой, преступники, воры, грабители, проститутки и студенты семинарий ложатся спать, обычные люди мечтают о смерти, ведь скоро вставать на любимую работу. Школяры и фермерские сынки раздумывают, как бы отлынивать от дел весь день и не получить по шее, а прочие же сладостно дремлют в ожидании звона на часовой башне, предвещающего новый прекрасный погожий день.
Внезапно солнце поймало в свои лучки осколки стекла. На самом деле, это наглые куски разбитого окна ворвались в стройный ход робкого света, они рассекали их на тысячи и тысячи мелких отблесков, быстро-быстро играющих на камнях. Почему-то люди ценят такие вещи, до ужаса внимательно вглядываясь в калейдоскоп или в грани пусть даже самого мелкого бриллианта.
За такие зрелища, обычно, нужно хорошенько заплатить. Притом, иногда настолько хорошо, что вся охота посмотреть на что-либо вообще пропадёт сама собой, глаза закроются, а их обладатель уйдёт на дно креплёной бутылки, там дешевле. Но тот человек, который разбил окно, не хотел ничего отдавать взамен. Правда, ему всё же кое-что пришлось отдать, не вполне осознанно, однако выбор у него оказался довольно скудный.
Стекло и, как оказалось, толстая сосновая рама, вылетели с треском из одного из немногочисленных оконных проёмов. Окна шли в ряд на третьем этаже высокого здания ратуши, раскинувшем свои широкие контрфорсы прямо перед главной, рыночной площадью.
Два чернильных глаза на мгновение полёта захватили солнце в пристальный фокус, наскоро осветились счастьем, а затем зажмурились от обжигающей боли. Глаза принадлежали крупному, мускулистому полуголому мужчине с густой копной волос и бородой по пояс неясного цвета. Целых две секунды он провёл в поистине лебедином пируэте в утренних лучах, прежде, чем с тяжёлым клацаньем камня протаранить плечом мостовую.
Мужчина тут же почувствовал, как вывих снова продирается толстыми лапами через суставы. Кожу злобно грызут осколки, а по булыжникам уже растекаются непрошенные тонкие красные ручейки.
«Отличное приземление, мать его так».
Но, увы, человек понимал, что страдать ему попросту некогда. Из его груди вырвался почти звериный рык: знамение того, что этому телу придётся опять работать в кредит.
Арбалетный болт вонзился в щель между булыжниками рядом с его головой, отделив при этом кованым наконечником целый клок свалявшихся волос. Собственно, мужчина этого только и ждал, для него это было чем-то вроде закона жанра: жизнь без погони – не жизнь. Он справедливо полагал, что без погони бесполезна эволюция, в погоне меняется сознание, обостряются инстинкты и многое другое в таком духе.
На самом деле, и другие участники погони тоже могли бы многое рассказать по этому поводу. Но, к сожалению, их вытаращенные глаза настолько сильно застилала красная пелена ярости и досады, что сформировать конкретную мысль, хотя бы одну, у них не вышло бы ни коим образом.
А, вот в оконном проёме показались и они, двое крепких стражников, молодой и старый….
И тут же мозги одного из них со свистом вылетели из черепа, образовав на белом потолке причудливую мокрую гвоздику. Второй стражник, который по-моложе, успел спрятаться за книжный стеллаж, прежде, чем рядом с ним вспыхнул маленький взрыв из слегка подгоревших щепок. В этот момент парень подумал о жизни, о том, как разносил еду заключённым, как был с ними спокоен, сдержан, и в чём-то даже мил, хотя бы потому что не плевал сидельцам в еду.
А ещё ему представилась его молодая, красивая и не очень уж глупая жена и шестеро детей, в том числе совсем маленький мальчонка, Шулли. Ему страстно захотелось жить, потому он больше не высовывал голову на свежий воздух, справедливо решив, что никакие досада с яростью того не стоят. Человек на мостовой это знал, понимал и уважал, потому пробивать стеллаж пулей насквозь, как это он обычно делал, не торопился.