Главный подозреваемый - стр. 23
– Заходил. Как по-твоему пакет с мясом и, между прочим, с хлебом с отрубями в квартире оказался?
– Какой ты внимательный, Мома, и всегда все помнишь. Ой, сказал о мясе с хлебом и сразу жутко есть захотелось.
– Давно пора.
– Наверно, это ужасно, что я такая бесчувственная? Веник наверху лежит, а я есть хочу и буду есть, уплетать за обе щеки, как будто ничего не произошло.
– Нормально, – сказал Северин, вновь зажигая огонь под сковородкой.
– Но ведь ты его не убивал, – сказала через какое-то время Таисия с какой-то неопределенной интонацией, раздумчиво, вопросительно, утвердительно, не разобрать.
– Не убивал, – после короткой паузы ответил Северин, – но об этом не знает никто, кроме убийцы и собаки.
– Я знаю!
– Э нет, ты можешь верить, чувствовать, предполагать, но знать это точно ты не можешь. Такие вот дела.
– Но ты же слышал что-то, я теперь поняла, ты слышал звук выстрела, там, внизу. Как же я сразу не догадалась и не вспомнила. А коли ты тогда со мной был…
– Тайка, забудь!
– О чем я должна забыть, дорогой? О выстреле или о том, что ты его слышал?
– Обо всем забудь. Ешь мясо, понюхай, как пахнет, вина выпьем, потом любовью займемся. Жизнь прекрасна!
В тот вечер их не беспокоили. У следователей и без них дел хватало. Впрочем, все действия, предпринятые следователями и тогда, и впоследствии, не привели к положительному результату. Чего о них и рассказывать?
Но суета, поднятая ретивым молодым оперуполномоченным в вечер трагедии, имела одно неожиданное следствие. Жители дома, вовлеченные во всю эту кутерьму, не поняли, что спектакль, в котором им были отведены роли статистов и «Кушать подано!», уже сыгран, занавес опущен, зрители разошлись, что и им пора расходиться по домам, самим превращаться в зрителей, а еще лучше все забыть по мудрому совету Северина. Они же посчитали, что это не окончание спектакля, а всего лишь антракт, и за отсутствием режиссера стали сами придумывать себе роли, импровизировать, стали выискивать, вынюхивать, вникать, сопоставлять, копаться в воспоминаниях, ближних и дальних, в общем, стали думать, а потом и действовать, что в таких делах не только нежелательно, но и опасно.
Продвинулись они в своих расследованиях далеко, даже слишком далеко, намного дальше официального следствия. Помогло им в этом, в частности, то, что они не были обременены всей этой процессуальной рутиной, протоколами, экспертными заключениями, уликами и прочими доказательствами, ничем таким, что можно было бы приобщить к делу. Все, чем мы располагаем, это рассказы, которые они сами рассказали или могли рассказать. Если бы захотели и смогли.