Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - стр. 64
явный «контрреволюционер-вредитель». Поэтому ему без всякого суда объявили приговор: высшая мера наказания. И Поликарпов стал ждать дня, когда его поведут на расстрел.
Были в стране Советов и другие люди, неугодные большевикам. О них говорил «Проект закона о перебежчиках с поправками т. Сталина», утверждённый на одном из ноябрьских заседаний политбюро. Нежелание возвращаться из-за границы в СССР теперь предлагалось рассматривать «как перебежки в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и квалифицироватъ как измену». А 21 ноября 1929 года ЦИК СССР принял постановление, которое гласило:
«Лица, отказавшиеся вернуться в Союз ССР, объявляются вне закона. Объявление вне закона влечёт за собой:
а) конфискацию всего имущества осуждённого,
б) расстрел осуждённого через 24 часа после удостоверения его личности.
Настоящий закон имеет обратную силу».
Последняя фраза оповещала о том, что расстрелу подлежали все невозвращенцы (даже те, кто остался за рубежом несколько лет назад).
Владимир Маяковский на эти постановления советской власти не откликнулся. Он написал стихотворение «Старое и новое», впоследствии переименованное в «Отречёмся». В нём говорилось:
Под «старым бытом», от которого предлагал «отречься» поэт, подразумевалось отсутствие ванной, лифта и прочих удобств, что воспевались в стихотворении о вселении «литейщика Ивана Козырева» в новую квартиру. Под стихотворением рукою Маяковского проставлена дата его создания: «22–23 ноября 1929 г.»
Тем временем в ГосТИМе продолжали ждать разрешения Главреперткома на постановку «Бани». Но главреперткомовцы вынесение вердикта всё откладывали, продолжая устраивать общественные обсуждения пьесы. И Маяковскому приходилось вновь и вновь разъяснять, для чего он создавал свою «Баню». 30 ноября в журнале «Огонёк» он написал:
«"Баня" – моет (просто стирает) бюрократов».
В двенадцатом номере журнала «Даёшь» говорилось, что «Баня» направлена…
«…против бюрократизма, против узости, против покоя.
"Баня "чистит и моет.
"Баня "защищает горизонты изобретательства, энтузиазм».
Но общественные обсуждения пьесы продолжались. На них «организаторы травли» продолжали жалить драматурга. Об этом – Валентин Катаев (в «Траве забвения»):
«Маяковский брал меня с собой почти на все чтитки. По дороге обыкновенно советовался:
– А может быть, читать Оптимистенко без украинского акцента? Как вы думаете?
– Не поможет.
– Всё-таки попробую. Чтобы не быть великодержавным шовинистом.