Главная тайна Библии. Смерть и жизнь после смерти в христианстве - стр. 41

(5) На пятую особенность представлений христиан о воскресении на фоне представлений иудеев указал мне Доминик Кроссан. В марте 2005 года в Новом Орлеане проходили открытые дискуссии, где Кроссан назвал эту особенность «эсхатологией сотрудничества». Думаю, я понимаю ее примерно так же, как понимал он, и могу сформулировать ее следующим образом. Поскольку первые христиане верили, что «воскресение» началось с Иисуса и завершится великим окончательным воскресением в Последний день, они верили также и в то, что Бог призвал их сотрудничать с Ним силою Духа, чтобы осуществлять начатое Иисусом и таким образом предвосхищать последнее воскресение в личной и общественной жизни, в своей миссии и в святости. Недостаточно сказать, что Бог просто объявил о приближении «конца»; Иисус, Мессия, сам был таким Концом, будущим Бога, ворвавшимся в настоящее, а потому те, кто принадлежат Иисусу и следуют за ним, исполненные силой его Духа, ответственны за преображение нынешней жизни, насколько это в их силах, в свете такого будущего.

(6) Шестое значимое изменение иудейских представлений касается совершенно иного использования «воскресения» в метафорическом смысле. В рамках иудаизма воскресение могло служить и метафорой, и метонимией для возвращения из изгнания. Сам Иезекииль в главе 37 явно пользуется им как метафорой; со временем раввины стали понимать воскресение иначе, и это видно уже во Второй книге Маккавейской, Четвертой книге Ездры и в других текстах, а также в евангелиях,^>19 где это – метонимия, то есть одна часть великого эсхатологического будущего обозначает такое будущее в целом.

И эта иудейская метафора указывает на конкретные вещи: на национальное, этническое и географическое восстановление Израиля. Таким образом, если «воскресение» используется в иудаизме метафорически, оно указывает на восстановление Израиля; но с первых же дней христианства (и это еще удивительнее в силу того, что христианство началось как иудейское мессианское движение) такое значение исчезает – разве что однажды мелькает в вопросе озадаченных учеников в начале Деяний («Господи, не в это ли время восстанавливаешь Ты Царство Израилю?»)^>20

Вместо этого появилось также важное новое метафорическое значение воскресения, которое уже ко временам Павла пустило глубокие корни: это воскресение как метафора крещения – смерти и восстания со Христом, – а также как метафора новой жизни в ревностном нравственном послушании, рожденной Святым Духом, к которой призван каждый верующий. Надо заметить, что нередко в одном и том же тексте, скажем в Послании к Римлянам, метафорическое использование «воскресения» соседствует с буквальным – с указанием на грядущее телесное воскресение; иными словами, никак нельзя сказать, что тут слово начинает все больше и больше обретать переносный смысл. Обратим внимание также на то, что этот метафорический смысл указывает на конкретные вещи – крещение и нравственность, – а не на абстрактные или «духовные», столь любезные сердцам появившихся позднее гностиков.