Гиллеспи и я - стр. 29
Камин не горел, и, поскольку движение помогало унять тошноту, я стала ходить взад-вперед, заодно пытаясь согреться. Минут через десять дверь распахнулась, и в гостиную вошел отчим, энергично потирая руки. Натянуто улыбаясь, он оглядел меня с ног до головы.
– А, девочка моя. Ты совсем не изменилась – этот клювик я узнаю из тысячи!
По неизвестной причине наш дальнейший разговор не сохранился в моей памяти. Наверное, меня потрясло, как сильно постарел отчим; последний раз мы виделись десять лет назад, на похоронах кого-то из родственников. С другой стороны, чему тут удивляться? Как-никак Рэмзи было почти семьдесят. Хотя физически он выглядел довольно крепким, волосы и усы посеребрила седина, а кожа побелела как полотно. Я с детства помнила его бледным, но черноволосым, с еле заметной проседью.
Заметив, что отчим то и дело косится на сооружение у коробки, я спросила:
– Это ваше новое приобретение, сэр? Что это?
– Пылесос – для чистки ковра. Знаешь, как он работает?
Я призналась, что в жизни не слышала о подобном приборе. Отчим нахмурился и толкнул коробку ногой.
– Да он сломан. Валы не вертятся. А ведь я заказывал его из Америки, заплатил круглую сумму – как всегда.
Пока мы ждали чая, я попросила отчима показать мне особняк. Судя по всему, он серьезно опасался взломщиков: в доме оказалось больше замков и запоров, чем в иной тюрьме. Под окнами расхаживал сторож с собаками; все окна были заколочены, внешние двери – укреплены железными балками, а внутренние запирались на засов от смежных холлов или коридоров. Если злоумышленник каким-то чудом попал бы в одну из комнат, то в остальные не пробился бы без пары динамитных шашек.
Несмотря на все меры предосторожности и на богатство Рэмзи, в особняке толком нечего было красть. Большинство комнат служили складами для всевозможных устройств. С одной стороны, отчим огорчался, когда его приобретения ломались, с другой же – как будто торжествовал, словно любая неисправность подтверждала, что современный мир, при всей своей сложности и запутанности, был устроен не так уж разумно. В одной из гостиных Рэмзи с гордостью продемонстрировал мне фонограф – говорящую машину, которая, по-видимому, за все время так и не произнесла ни звука. Рядом с кухней располагался холодильник; если верить поварихе, он не только не создавал холода, но и время от времени испускал ядовитые газы. На улице среди кустов притаилась паровая газонокосилка. Увы, машина стояла бездыханной и ржавела, поскольку садовник отказался ею пользоваться. Наконец мы добрались до кабинета – крошечной комнаты, в которой отчим, судя по всему, проводил почти все время. Он сел и принялся перебирать стопку мутных стеклянных негативов. Я уже собиралась заговорить о Неде, когда Рэмзи внезапно спросил, умею ли я обращаться с фотоаппаратом (он назвал его фотографическим аппаратом), и, получив отрицательный ответ, вскинул бровь.