Гетман Войска Запорожского - стр. 49

У Богдана потемнело в глазах. Спешился, тряхнул головой – темно. Сквозь туман увидал перед собой пана старосту, самого Александра Конецпольского.

– Пан Чаплинский венчался с пани римско-католическим обрядом, – говорил Хмельницкому пан староста, но слова его шли откуда-то издалека. – Я надеюсь, беспорядков не будет учинено.

– Беспорядков не будет, – словно за версту услышал Богдан свой голос, но тут свет наконец вернулся к нему, уши наполнились звуками. – Мне бы хотелось поздравить молодых.

Хмельниций пошел навстречу процессии, краем глаза следя за жолнерами, которые изготовили оружие.

За ушами у пана Чаплинского бежали дорожки пота, в ямочке над подбородком собралось озерцо. Хмельницкий усмехнулся: никогда не видел, чтоб человек так трусил.

– Пан Чаплинский, я вызываю тебя! – бросил перчатку под ноги «молодому». – Завтра, на заре, у твоего креста, да будет он тебе памятником.

Повернулся, подошел к лошади, сел в седло и уехал в Суботов.

Перед иконой Богородицы горела лампада. Стоя на коленях, беззвучно молилась Степанида. Тимош спал.

Богдан постоял в дверях и тихонько вышел. На другой половине дома, разостлав коврик, совершал намаз Иса. И ему не захотел помешать Богдан, взял тулуп, ушел на сеновал.

Заснул сразу, но скоро проснулся.

– Пятьдесят два года, – подумал вслух, и глубокая обида объяла душу его.

Жизнь была еще не прожита, но все главное позади. Был генеральным писарем, был счастлив в любви. Богатства не нажил, но и недостатка никогда не знал.

– С королем говорил, – снова вслух сказал Богдан. – Два раза. С графом де Брежи вино пил.

Вспомнил о графе, вспомнил свою поездку во Францию. Де Брежи был посланником в Польше, он пригласил казацких послов в Париж, чтоб договориться о найме казаков для войны с Испанией. В кружевах, в парике, белые ручки перстеньками унизаны, а за каждую копейку торговался.

«Но я тоже не сплоховал, – думал Богдан. – Пришлось-таки графу раскошелиться».

В Париж, а оттуда под Дюнкерк отправились две тысячи четыреста казаков.

«Помри я нынче, какая память по мне останется? – спросил себя Богдан и ответил честно: – Никакой! Гетманов и тех забывают».

И сам себе возразил: «Смотря каких гетманов! Сагайдачного не забудут, Сулиму, Павлюка, Остряницу…»

– Я за сына да за Матрену собираюсь пана подстаросту сокрушить, за себя самого встал, а Наливайко, Павлюк, Гуня, Остряница – те за народ дрались, за поруганную честь Украины.

Спать не хотелось. Богдан спустился с сеновала, дал овса коню, смотрел, как тот ест, кося глазом на хозяина.

– Чего смотришь? – спросил коня Богдан. – Чуешь, что паны поляки ловушку мне уготовили? Не тревожься, уж сегодня я не позабуду панцирь под кунтуш надеть. Бог не выдаст, свинья не загрызет.