Герой поневоле - стр. 11
Мозг, как обычно в стрессовых ситуациях, растекся мыслью по древу, и я только с третьего раза услышал, что медсестра просит у меня телефонный номер. Когда-то я наизусть знал два номера: соседа Вальки и бабушки по отцу. Вспомню ли?
Номер друга Валентина так впечатался в память, что я произнес его без запинки, завуч отправилась звонить, медсестра осталась со мной. Действие оттеснило страх, что меня скоро не станет, и я ввязался в игру, понемногу начиная воспринимать ее как реальность. Пока моя реальность ограничивалась кабинетом медсестры, за которым раскинулся забытый, но неизведанный мир, где можно позвонить бабушкам, и они ответят. Где отец жив, и ему меньше, чем было мне в момент катастрофы. Где моя сестра пока еще примерная восьмиклассница, а не конченная наркоманка. Оля… Оля только научилась уверенно стоять на ногах, ей меньше, чем нашему сыну. Деды… Оба моих деда тоже живы.
Реальность, где я никогда не женюсь на однокласснице Леночке и, возможно, от Оли не родится Лев, будут другие дети…
Стоп! Я уже начинаю жить и перестраивать свою жизнь, хотя гораздо важнее ухватиться за что-то настоящее, чтобы не сойти с ума. Осталось найти это настоящее в мире, где у меня нет опор и поддержки… Или есть? Или я так думал тогда, потому что был подростком?
Бабушка сделала невозможное и прилетела через десять минут. Невозможное – нашла машину, потому что пострадавшего с сотрясением нельзя везти на автобусе. Дверь распахнулась, ударившись о стену, она ворвалась в кабинет и устремилась ко мне, сметая медсестру.
Я оторопел. Ощущение было, словно мне явился оживший мертвец, который настроен мстить за то, что я не приехал из Канады на похороны. Сейчас ей шестьдесят один, она еще не хромает и даже бегает. В детстве я понятия не имел, что есть объяснение ее гиперопеке, желанию все держать под контролем, просто-напросто она – еврейская бабушка.
Бабушка Валя села на кушетку, поочередно оттянула мне веки, заглянула в глаза, шершавыми пальцами ощупала шишку на моем лбу, пошевелила смоляными бровями. Волосы у нее поседели полностью, а брови остались, как у молодой, черными, мои брови тоже не признавали возраст, это передалось от нее. От бабушки пахло жареными оладьями… Хотя нет, оладьи жарила Оля, бабушке нужно было «кормить трех мужиков», и она обходилась гренками из хлеба, обваленного в яйце.
Когда оцепенение прошло, я встал и обнял ее – не стал сдерживать порыв. Ком в горле мешал дышать. Я похоронил ее и оплакал, она ушла, не простив меня, и вот она живая, теплая, я могу все исправить.