Герцогиня-дуэлянтка - стр. 3
– Ему осталось недолго, – произнес святой отец, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к вошедшим.
Ему хватило ума не надевать воротничок священника, однако пальцы сжимали простые четки. Тусклое пламя свечи освещало его измученное лицо, и Сесиль заметила, как нахмурился священник, когда его взгляд скользнул по ее фигуре.
– Не знаю даже, что и думать. Девочка слишком юна, так что не может быть и речи о…
Отец откашлялся, перебив священника. С его стороны это выглядело довольно грубо и было совсем на него непохоже. Что собирался сказать святой отец? Что-то насчет нее? И почему?..
– Вы знаете причину, по которой мы на это пошли, – горячо зашептал отец. – И вы уже дали свое согласие. И теперь, когда я потратил все до последнего су, вы решили передумать? Вы хотя бы понимаете…
Священник примирительно поднял руки:
– Я не отступлюсь от своего слова. Просто хочу убедиться, что она осознает то, что здесь должно произойти.
Сесиль озадаченно переводила взгляд с отца на священника.
– Папа? Что?..
– Ш-ш-ш.
Отец потянул ее за собой к герцогу, лежавшему на покрытом грязным одеялом соломенном тюфяке. Старик был настолько изможден и бледен, что Сесиль с трудом его узнала.
Отец почтительно склонил голову и неуклюже опустился на колени перед своим бывшим господином, потянув Сесиль за собой.
– Ваша светлость, – прошептал он, наклонившись, чтобы поднести к губам слабую руку старика и запечатлеть поцелуй там, где на коже виднелась вмятина от фамильной печатки. – Для меня честь, что вы обратились в трудную минуту ко мне.
Но взгляд герцога из-под тяжелых полуопущенных век был устремлен на Сесиль, а не на ее отца.
– Ты сказал Манон правду, Мишель?
Сесиль хотелось напомнить всем троим, что она здесь, стоит перед ними, и что теперь у нее другое имя, а не то, ненавистное первое, но это обидело бы отца, поэтому она промолчала.
Мишель Трамбле в нерешительности открыл рот, а потом повернулся к дочери:
– Священник здесь для того, чтобы обвенчать тебя с его светлостью.
У Сесиль едва не отвалилась челюсть. Она хотела что-то сказать, но ничего не получалось.
В промозглой тишине тюремной камеры раздался тихий хриплый смешок.
– Я не могу осуждать тебя за такую реакцию, Манон.
Сесиль была ошеломлена, но ничего не могла с собой поделать. Да, ей было стыдно: она только что обидела умирающего. Этот человек несколько последних лет заботился о них с отцом как о членах своей семьи.
– Простите, ваша светлость. Я не хотела…
– Тише, дитя мое. Мне вряд ли стоило ожидать, что тебя обрадует брак с трупом. – Взгляд выцветших голубых глаз метнулся к священнику и вновь остановился на Сесиль. – Боюсь, у нас очень мало времени. Если не считать дальних, разбросанных по разным уголкам родственников, я последний представитель своего рода, Манон. Когда я умру, все, что у меня есть, перейдет к тем же шакалам, что разоряли меня на протяжении многих лет. Возможно, мое завещание может быть признано недействительным, но у супруги есть права, которых не сможет оспорить даже тот безбожный сброд, что схватил за горло нашу великую страну. Этот… этот кошмар не будет длиться вечно. И когда все закончится, ты, Манон, получишь все, что носит мое имя.