Герцог и я - стр. 22
К следующему вечеру Саймона с полным правом можно было назвать «королем общества». Тог что он не стал спорить с общепризнанным законодателем мод, вообще не вступил в диалог, а просто сказал как отрезал, сразу же возвело его в ранг чуть ли не самых ироничных и остроумных людей сезона. Его «нет» прозвучало как приговор зарвавшемуся любимчику высшего света.
Весть об этом событии дошла до ушей герцога Гастингса, и Саймон стал все чаще слышать слова о том, что его отношения с отцом могут вскоре кардинально измениться в лучшую сторону, что старый герцог чуть не плясал от радости, когда узнал об успехах сына при окончании университета, а от краткого ответа надоевшему всем Браммелу просто пришел в восторг.
Как уже говорилось, Саймон не искал встреч с отцом, однако на одном из званых вечеров они столкнулись лицом к лицу.
Герцог не дал сыну возможности первым нанести прямой удар, как тот ни желал этого. Саймон смотрел на человека, так похожего на него самого (если ему удалось бы дожить до старости), и чувствовал, что не может ни приблизиться к нему, ни заговорить.
Как в давние годы, язык увеличился в размерах, прирос к гортани, и казалось, что помимо воли с его губ сейчас начнут срываться все эти «н-не», «м-ме» и «с-с»…
Герцог воспользовался заминкой, но не для того, чтобы вновь нанести оскорбление, а чтобы обнять Саймона со словами «мой сын…».
На следующий день Саймон покинул страну.
Он знал, что если не сделает этого, то не сможет избежать дальнейших встреч с отцом, а встречаясь с ним, не сможет чувствовать себя сыном этого человека и соответственно относиться к нему после вынужденной разлуки почти в двадцать лет.
Кроме того, ему уже успела наскучить бесцельная жизнь в Лондоне. Несмотря на репутацию повесы, он отнюдь не был таковым. Конечно, за три года в Оксфорде и год в Лондоне ему приходилось неоднократно принимать участие в дружеских попойках, посещать званые вечера, а также публичные дома, но все это почти не вызывало у него интереса.
И он уехал.
А вот теперь вернулся и испытывал от этого радость. Было что-то успокаивающее в том, что он у себя дома, что-то умиротворяющее в наступлении столь знакомой тихой английской весны. И друзья! Снова друзья после шести лет почти полного одиночества.
Он не спеша проходил по комнатам, направляясь в главную залу. Ему не хотелось, чтобы о его приходе оповещали, чтобы его сразу начали узнавать, теребить, расспрашивать. Разговор с Энтони Бриджертоном только укрепил его нежелание становиться членом лондонского общества.
Женитьба? Он не думал о ней, не строил планов. Значит, тем более нет никакого повода для того, чтобы вращаться в высшем свете.