Генрика - стр. 6
– Не могу, Александр, ни Дария, ни Спитамена, внести в число побежденных тобою…
– Дерзишь! – не согласен царь.
– Ни тот, ни другой, не убиты тобой, и не взяты в плен…
– Разве то, что мой враг был убит своими, не делает чести мне?
– Не вижу чести… Дарий убит приближенным, что могло делать честь, как признание твоего превосходства. Но не делает: Дарий убит приближенными лишь потому, что убить повелителя и получить все сокровища сразу – выгодней, чем храня повелителя, получать из сокровищ пригоршни. Твой враг убит жадностью собственной свиты.
– Но, Спитамен?
– Еще хуже! Не герой Детаферн, а посредник в презренной сделке! Ближайшие люди, опора отважного Спитамена, предательски закололи его… Женою убит Спитамен?
– Насколько я знаю, так…
– Народ, за гордость и волю которого был готов умереть Спитамен, согласился жить на коленях. Вожди, ратники, чернь Согдианы, купили мир у тебя. Или ты мне докажешь, что это победа?
– Один из нас творит мир, другой мудрствует в тени моих свершений. И все лишь затем, чтоб оправдать непочтение к трону царя Александра! Мне, – с нажимом сказал Александр, и показал на солнце, – кроме него, смотреть больше не на что: весь мир покорен! Я всюду найду свою тень, а, – скользнул царский взгляд по ногам, не целованным в знак почтения, – а нужен ли мне философ?
– Твоя воля. Но в почестях и удовольствии, царь Александр, ты теряешь себя и свой ключ к победе.
Пир Александра и правда, которой нельзя доверять
Мараканда*(*Ныне Самарканд) стала центром мира. Царь пировал, и ему целовали ноги. Подданным оказалось нетрудно пасть ниц и коснуться губами царских атласных туфель. «Я, – с высокого трона наблюдал муравейник подданных царь Александр, – подарил вам весь мир! Он под ногами. Целуйте ноги!» Мир под ногами – да кто не признает этого от Македонии до самой Индии?
– Каллисфен! – кулак Александра ударил в блестящее золотом блюдо, и объедки влетели в лицо человека, сидящего рядом с царем.
– Ничего… – отозвался тот, утираясь…
– Каллисфен! – кричит стража, разыскивая философа.
– Приветствую, царь! – поклонился, предоставленный стражей к царскому трону, мудрец. Хмельной Александр взглядом быка, взбешенного непокорностью самки, впивался в лицо Каллисфена. Теряя терпение, шевелил ступнями, обутыми в золотисто-атласные туфли. Каллисфен, остро чувствуя: чаша терпения вот-вот сорвется вниз, не придал значения ерзанию и шевелению пальцев в туфлях …
Зловещая тишина обездвижила буйный, пирующий зал…
Миротворцем стала жена Александра.
– Не надо… – попросила Роксана, – Пусть свободный, мудрый и честный гражданин, не желает выразить царских почестей своему господину, но пусть поведает миру о делах господина. Пусть мир сам увидит, чего ты достоин.