Гемоды не смотрят в небо - стр. 14
Или, вернее, самый необыкновенный: в его глазах страх.
Отшатнувшись, гемод оглядывается украдкой – не заметил ли кто? И вновь глядит на меня, словно ждет, что я сделаю, не подниму ли тревогу.
Раньше я узнавала гемодов, даже со спины. Всегда. Безошибочно. По силуэту, развороту плеч. Росту, стандартизированному до миллиметра. По тому мертвому безразличию, ощущению невовлеченности, которое исходит от их поз, сквозит в каждом движении. Сегодня я не узнала гемода впервые, и теперь понятно – почему.
– Ты… – я заглядываю под капюшон, в знакомое до мелочей лицо. – Ты человек?
Поезд останавливается, двери с шипением разъезжаются, приглашая войти. Неизвестный рядом со мной молчит, из-под маски гемода растерянно и испуганно смотрит живое существо.
Гемоды – не люди. Гемоды не могут чувствовать. У гемодов не бывает эмоций.
Так не бывает.
Я хватаю его под локоть:
– Идем!
Скользящий звук за бесполезными окнами. Станция за станцией. Косые взгляды. Мой спутник, обхватив руками голову, наклонился, уткнулся лицом в колени. Пальцы его судорожно комкают ткань куртки. Пассажиры вокруг брезгливо морщатся: «Обдолбанный».
Я сижу рядом, не вплотную – благо, места хватает – и смотрю на бледные запястья этого неизвестно кого: браслета-коммуникатора для связи с хозяином и официальными службами нет. Может, передо мной сломанный гемод? Или краденый? Или… все-таки человек?
Трогаю его за плечо. Не знаю, что у него в голове, но тело гемода: я, оказывается, узнаю его и на ощупь.
Поворачивается. Взгляд «поплывший», растерянный.
– Ты кто? – спрашиваю.
– Алек, – а голос не знаком… просто я ни разу не слышала, чтобы гемоды говорили шепотом, – Алексей Аверин. Двадцать восемь лет. Станция Лесная, Войсковская двадцать один, – голос дрожит, неизвестный переводит дыхание. – У меня семья… жена Элина и сын Сергей… – еще один судорожный вздох. Он словно не мне это говорит, а сам себе. Цепляется, пытаясь удержаться на грани.
– Почему ты здесь?
– Тут это… – поднимает руку, трогает спину, чуть ниже шеи. – Сюда не добивает. Там…
– Передатчик, – подсказываю.
– Да. Не знаю, как его…
Скребет по спине. Выцарапать? Ну-ну… От передатчика «ветки» вниз, до лопаток, и вверх, по шее – не выцарапаешь. Качаю головой. Мой спутник, видно, надеялся на помощь: снова обняв руками голову, он сжимается, прячется от всего мира, что сузился до летящего под землей вагона. Поезд останавливается, открываются двери, впускают новых пассажиров, закрываются. Мы едем дальше. «Обдолбанный», – косятся люди, отодвигаются. А тот, словно подтверждая их догадки, все сильнее скукоживается, покачивается из стороны в сторону. И только мне слышен шепот. Голос гемода, знакомый и незнакомый одновременно, повторяет размеренно, словно мантру: «Алексей Аверин, Войсковская двадцать один»…