Где я - стр. 12
В тот день я беспрепятственно позволила ему чесать языком: была пятница, очень скоро мне предстояло вновь обрести Жюста, утонуть в нем всем своим телом. Мои тело и душа уже заранее беспорядочно обмякали в предвкушении этого.
Придя домой, я всегда сначала пила черный кофе, чтобы лучше сопротивляться сну и, следовательно, увеличить свои шансы подольше побыть с Жюстом. Я знала, что это нехорошо: горечь кофе отбивала мне аппетит, и я потом довольно редко могла проглотить что-нибудь еще. А поутру позывы к рвоте были такими сильными, что не позволяли мне ничего съесть, в итоге все мои трапезы сводились к бутерброду, перехваченному на бегу. Я теряла вес. Но совсем не слабела, а чувствовала себя даже более сильной, более защищенной.
Было около восьми часов, вода только начинала закипать, когда у входа неожиданно появился Жюст. Так рано! У меня отнялся язык, а рука приклеилась к ручке кастрюльки.
– Собирайся, Мамочка, мы уезжаем.
Уезжаем? Пожалуйста, можно повторить? Ты сказал именно это, Жюст? Значит, ты все-таки затеял этот долгожданный отъезд, на который я так надеялась!
Он уже схватил свою старую сумку и бросил ее на кровать. А я напрасно ищу слова, задыхаясь от счастья.
– И возьми свитер потеплее, – добавляет он, – тебе понадобится.
Он говорит «тебе понадобится», поскольку сам-то, в противоположность всем стереотипам, которые липнут к его черной коже, никогда не мерзнет. И хотя все тут уже повытаскивали шарфы, пальто и перчатки, он днем и ночью расхаживает в одной джинсовой куртке и рубашке с расстегнутым воротом, будто летом, открыв шею всем ветрам – прямо инопланетянин какой-то.
Он открывает шкафы, берет немного сменного белья, носки, пару ботинок, потом выходит за сигаретами. А я, достав свой единственный чемодан, начинаю нервно его набивать. Странно, я всегда думала, что ничем не владею, ничего не имею, а вот, поди ж ты, теперь этот потертый чемодан кажется мне крохотным, даже нелепым. Это все равно, что за моей спиной вот-вот рухнет мир, а я пытаюсь спасти то, что еще можно спасти, что еще может пригодиться: выливаю воду из кастрюли и засовываю ее еще горячей между двух пар простыней, пробую втиснуть туда же ящичек со столовыми приборами, прикидываю в уме, что придется тут бросить, кровать, стул, стол, серый радиобудильник – о, похоронить наконец этот счетчик времени.
Потом вспоминаю о коробке. Спускаюсь в подвал, открываю ее, достаю вещи одну за другой, выкладываю их в ряд, составляю разные боевые наряды, играю с тканями, с их прозрачностью – юбки с разрезами, невесомые платьица, которые так любят женские тела… Сажусь и смотрю на эту странную выставку. Нужно, чтобы мой взгляд запечатлел все, каждую разложенную на земле складку, каждый отблеск на шелковых блузках: это изнурительная церемония прощания. Закрывая дверь, я воображаю себе, как следующий квартиросъемщик стоит перед разложенной на утрамбованной земле одеждой, и еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Наконец, торопливо поднимаюсь: главное, не заставить ждать Жюста. А он стоит как вкопанный перед моим чемоданом и качает головой.