Гараж. Автобиография семьи - стр. 18
– Егор, дорогой, – говорили мы ему, – ради бога, не играй старость, достаточно и твоей.
Вообще старость – это потеря возможности профессиональной деятельности. Пора уже сажать брюкву.
Раздражает невозможность двигать членами. В хорошем смысле. Левой коленке пошел 90-й год. Представляешь себе, сколько она прошла. У правой пробег меньше, так как встаю я всегда с левой ноги. Вообще, они сговорились и сказали мне: «А не пошёл бы ты…»
Несколько лет назад был вечер памяти Булата Окуджавы в Концертном зале имени Чайковского. Я по соседству, в Театре сатиры, играл спектакль, поэтому появился на сцене позже всех. Ведущий этого вечера – Дмитрий Быков – перед моим выходом произнёс:
– Я получал всё время эсэмэски: придёт – не придёт. В то, что придёт, верила только Ольга Окуджава, которая сказала: «Если Ширвиндт обещал, он будет».
Я вышел к микрофону:
– Что значит «придёт – не придёт»? Дойдёт или не дойдёт.
Театр сатиры находится в здании бывшего цирка. Под куполом, куда ведёт винтовая лестница, соорудили малую сцену. Валентин Плучек велел её как-то назвать, и я придумал «Чердак Сатиры». Там идут малогабаритные спектакли. Я давно не могу туда подняться. Мне как худруку все спектакли показывали внизу, а потом шли наверх. Вера Кузьминична Васильева в 97 лет поднималась туда и играла автобиографический спектакль «Вера» два с лишним часа.
В спектакле «Где мы?» старый персонаж, которого я играю, может быть с палкой. Спектакль длится два часа сорок минут. Задача – доиграть до конца. Получаешь удовольствие, когда он заканчивается. И всё же… Фраза: «Работа – лучшее лекарство от всех бед» – очень точная. Я еле выхожу на сцену – с палкой, сопливый, без голоса. Но там об этом забываю. Реакция зрителей одинаковая: «Смотри, он ещё ходит!», «Боже мой, он даже говорит!». А пресса пишет: «Посвежевший Ширвиндт не выглядит на свои 89 лет – ему смело можно дать 88».
Ален Делон дальновидно поселился в Швейцарии, где разрешена эвтаназия, и объявил о своём решении в случае чего воспользоваться этим правом. Я, будучи старше на год, хорошо его понимаю. Пройдя пики славы и преклонения, оказаться стариком, вызывающим усталое сострадание, и стать обузой близким и самому себе – невыносимо. Самоубийство – порыв. Эвтаназия – потеря последнего аргумента для существования.
Очень хочется душевного покоя. Классик сказал: «Покой нам только снится». Но он уже и не снится даже. Уже и ночью кошмары. Эти ночные кошмары – винегрет из дневных, но со счастливым концом просыпания. Или бурная бессонница. В ней, правда, есть своя прелесть. Ночью собака спит, никто из домочадцев не говорит каждую секунду, как надо жить, что есть, что пить, поэтому встаёшь и выпиваешь 50 грамм текилы…