Фьямметта - стр. 39
После чего, будто он мог слышать мои слова, я вскакивала и бежала к окну, обманчиво слыша то, чего не было слышно, а именно будто в мою дверь он постучал, как обыкновенно. Если бы мои ухаживатели знали это, сколько раз они меня могли бы обмануть, да и обманули бы, если б кто-нибудь из них был хитер притвориться Панфило. Открыв окно и посмотрев на дверь, я своими глазами убеждалась в ошибке, моя напрасная радость сменялась смятенностью, как корабль носится бурей, когда мачта с парусами, сломанная ветром, рухнула в море; и, к обычным слезам вернувшись, печально плакала я; пытаясь успокоиться и нагнать сон на закрытые, еще влажные глаза, так говорила я: «О сон, отраднейший покой для всех, истинный мир душам, кого, как враг, бежит всякая забота, приди ко мне и своим действием прогони на время беспокойство из моей груди! Что не приходишь ты, что тело в тяжком горе укрепляешь и для новых трудов готовишь? Ты всем даешь покой, дай же его и мне, которая в нем так нуждается; покинь глаза тех веселых молодых, что теперь в объятиях любовников предаются Венериной борьбе, лети к моим, ведь я одна, покинутая, сломленная горем, вздыхаю. О укротитель горести, лучшая часть человеческой жизни, утешь меня и сохрани, покуда Панфило своей прелестной беседой не усладит мой слух, такой жадный к ее слушанию; о томный брат жестокой смерти, мешающий правду с неправдою, слети к моим глазам! Ты усыпил сто Аргусовых глаз, желавших бодрствовать, усыпи же два моих, желающих тебя! О гавань жизни, покой света, товарищ ночи, ты одинаково желанно приходишь к высоким королям и к смиренным рабам, сойди в мою скорбную грудь и восстанови несколько мои силы! Сладчайший сон – человечество, страшащееся смерти, понуждает тебя приготовить его к долгой власти этой последней, – наполни меня своей силой и избавь от болезненных волнений, бесполезно терзающих мою душу».
Случалось, что этот бог, более других жалостливый к моим мольбам, медлил исполнить их, но после продолжительного времени, неохотно, лениво приходил и молча, незаметно для меня прокрадывался в мою усталую голову, которая, так нуждаясь в нем, охотно давала себя окутать.
Хотя сон и приходил, покой не возвращался, и думы слезные заменялись страшными сновидениями. Я думаю, ни одна фурия не оставалась в городе Дите[31], которая не появлялась передо мною неоднократно в различных устрашающих формах, грозя бедами, так что мой сон прерывался от их ужасающего вида, чему я бывала почти рада. Немного было ночей после злосчастного известия о его свадьбе, которые бы радовали во сне, как бывало, видениями моего Панфило, о чем немало печалилась я и печалюсь. Обо всем этом – о печали моей, слезах, конечно не о причине их, – стало известно моему милому мужу; видя, как я побледнела, прежде цветущая, как мои блестящие глаза запали и обведены синеватыми кругами, он не знал, чем себе все это объяснить; но, видя, что я потеряла аппетит и сон, спросил однажды, с чего бы это, Я ему отвечала: «Это от желудка; он что-то не в порядке, вот я и похудела так безобразно». Он, искренне поверив моим словам, велел приготовить мне снадобья, которые я и употребляла для его успокоения, но не для пользы. Какие целебные средства для тела могут исцелить страстную душу? Думаю, что никакие: только изгнав страсть из души, можно ее уврачевать. Одно лекарство могло бы мне помочь, но оно было слишком далеко.